Трагедия казачества. Война и судьбы-5 - страница 30

Старостой вагона избрали Николая. В углу у уголовников тоже объявился лидер, он был там в уголовной среде где-то на третьих ролях. Понятно, что за все время этапа никаких попыток со стороны уголовников грабежа или получения каких-либо привилегий за счет остальных заключенных в нашем вагоне не было. Был какой-то небольшой инцидент между одним блатным и бытовиком, но Николай немедленно прекратил его.

Остановки на станциях частые, но двух видов. Если эшелон останавливается на путях, близких к вокзалам, то двери не открываются, только стенки вагонов на каждой станции простукиваются снаружи деревянными молотками, чтобы вовремя обнаруживать возможные повреждения в целях побега. Ночью эти стуки очень надоедают. Я спрашиваю у одного уголовника, который показался мне бывалым зэком, почему не простукиваются полы, через которые убежать легче.

— Через полы не убежишь, — отвечает он. — Разве только слетишь.

— Почему же?

— А потому, что за последним вагоном тянется стальная кошка, и если ты будешь лежать между рельсами, то она разорвет тебя в клочья.

Не знаю, насколько это правда.

На некоторых станциях наш эшелон загоняют на дальний путь или в тупик, и тогда открывают двери, раздают хлеб и баланду и устраивают поверку. Процедура поверки чисто издевательская. Команда: «Все на правую сторону — марш! По одному на левую сторону бегом марш!» И всех, кто мало-мальски, по их мнению, задерживается, бьют этими самыми деревянными молотками по чем попало. Мы, которые молодые, ухитряемся проскочить, а людям постарше или послабее почти всегда по паре ударов достается.

Нас всех очень интересует, куда же нас везут. Видим, что на восток, но куда именно? На эту тему у нас ежедневно возникают дискуссии. Уголовники принимают в них самое активное участие, козыряют названиями лагерей, спорят, где лучше, где хуже, а для нас это все — темный лес. Иногда в разговорах мелькает «Колыма», постоянно в самом ужасающем смысле. А путь наш направлен пока именно в том направлении, уже проехали Красноярск, Иркутск, едем дальше.

Едем медленно, время идет медленно, скучно и нудно. Я начинаю рассказывать всякие истории из литературы, главным образом классически-приключенческой: Вальтер Скотт, Купер, Майн Рид, Гоголь. Я до сих пор хорошо помню, как я пересказывал «Страшную месть» Гоголя, напирая на всяческие ужасы и страшилки. Рассказы мои пользуются успехом, все слушают внимательно, просят «Давай, давай дальше!» Особенно примерными слушателями являются уголовники, их главарь часто подходит и просит: «Тискани романчика». Я тогда еще не знал, что звание «романиста» — достаточно почетное в лагере, и в свите крупного уголовного авторитета обязательно имеется свой придворный «романист». Тогда я рассказывал просто от души.

Ехать приходилось все тяжелее и тяжелее. Донимала жара. Вагонные двери открывали один раз в сутки для раздачи питания, поверки и угощения нас деревянными молотками. Не было воды. Если десятилитровый бачок (на 40 человек) заполнялся вечером, то к утру он был уже пустым. А днем безжалостное солнце распаляло вагон до состояния духовки, когда в ней пекут пироги. Крошечные окошечки не создавали никакой вентиляции, и жаркий и душный воздух практически не менялся. Конечно, мы понимали, что просьбы об увеличении времени открытия дверей никоим способом удовлетворены не будут и просили много раз хотя бы увеличить емкость бачков для воды, но и это не дало никаких результатов.

Один раз где-то возле Иркутска наш эшелон попал под дождь, и вагон остыл до терпимой температуры. Но это было только один раз, и больше Господь Бог не обращал внимания на наши молитвы, а молящиеся люди в вагоне, да, наверно, и во всем эшелоне были.

Проехали Байкал. Поезд ехал прямо по берегу озера, время от времени ныряя в туннели. Байкал выглядел очень красиво, и все любовались его видом.

Где-то возле Улан-Удэ и произошел бунт. Наш эшелон пришел на станцию и остановился. Видим: на соседнем пути стоит воинский эшелон, все двери вагонов, естественно, открыты настежь, солдаты бегают по всей станции, таскают ведрами воду и лакомятся мороженым. А солдаты — не зеленые новобранцы, а фронтовики с медалями.