Трактат о вдохновенье, рождающем великие изобретения - страница 6

И все же счастье улыбнулось изобретателю. В парижском отеле «Сеньеле» ему удалось создать рай газового света. Зелень сада сверкала изумрудом в лучах газовых рожков. Фонтан был так красиво иллюминован, что струи казались огненными. Перед толпами изумленных парижан изобретатель смелыми мазками рисовал богатую судьбу своего детища: газ, струящийся по обширной сети труб, освещает улицы будущих столиц.

Но «успех Лебона, — вздыхает Тисандье, — был непродолжителен. Враги и конкуренты делали ему тысячи неприятностей. Самые стихии, казалось, восстали против него. Скромное жилище его было разрушено бурей, а несколько времени спустя пожар истребил часть завода. Судьба, подобно богине древности, как будто ополчилась на злополучного изобретателя»… Вдруг трагическая и таинственная смерть положила конец его работам… Его труп «нашли на Елисейских полях с 13 кинжальными ранами в груди».

Тисандье видел, что в том мире, в котором он жил, судьба новатора, изобретателя складывается трагически, но причину трагедии различал смутно.

Вот Бернар Палисси, самородок XVI столетия, которого французы почитают с таким же уважением, как мы своего Ломоносова. Простой горшечник, выходец из народа, Палисси стал изобретателем, художником, физиком, химиком, агрономом, одним из основателей современной геологии и палеонтологии. Стихии природы не разрушали его завода, пожар не истреблял его жилища, но он сам сжег свой дом, сам, бывало, разрушал то, что строил. Под тяжелым гнетом нищеты, обремененный семейством, горшечник осваивал гончарное производство и пытался раскрыть неизвестный во Франции секрет изготовления фаянса и эмали, впоследствии обессмертивший его имя.

Он старался «найти способ изготовления эмали ощупью, как человек, блуждающий в потемках». Первые опыты были безуспешны. «Несмотря на постоянные издержки и значительную потерю труда, — писал Палисси, — я тем не менее ежедневно занимался толчением и растиранием новых веществ и строил новые печи, беспрестанно расходуя много денег и убивая материал и время». Он был принужден сам таскать и класть кирпич, обжигать известь, носить из колодца воду. Наконец печь его была готова, оставалось только приготовить и сплавить эмаль. Палисси простоял однажды шесть дней и шесть ночей перед огнем, не переставая подклады-вать дрова. Успех был рядом, но топлива не хватало. Палисси пошвырял в огонь все подпорки плодовых деревьев своего сада, сжег мебель, стал выламывать и подбрасывать в топку доски из пола. Соседи окружили его, потешаясь над тем, как сумасшедший жжет свой дом. Усомнившись в его рассудке, лавочники лишили бедняка кредита. Он очутился на улице с двумя грудными детьми без средств, по уши в долгах… «Но надежда не покидала меня, — писал Палисси, — и я принялся снова работать, силясь сохранить веселый вид, хотя на душе было далеко не весело».

Успех брезжил рядом, но к нему вела дорога страданий.

«Меня постигло новое несчастье, — пишет Палисси, — под влиянием жары, холода, ветра и дождей испортилась большая часть моей работы прежде, нежели она была готова, и мне пришлось раздобыть досок, планок, черепицы и гвоздей и заняться исправлением ее. Я разломал мою печь и сделал ее немного лучше прежнего, что дало повод многим, например чулочникам, башмачникам, сержантам, нотариусам и вообще разному сброду, говорить про меня, что я только тем и занимаюсь, что строю и разрушаю. Они не понимали того, что искусством моим нельзя заниматься в маленьком помещении, и смеялись над тем, что должно было возбудить их участие и сожаление, и порицали меня, когда я, ради приобретения необходимых для моего искусства удобств должен был употреблять вещи, необходимые в домашнем обиходе… В течение нескольких лет, не имея средств сделать навесы над моими печами, я проводил у них ночи под дождем и ветром… никто не пришел ко мне на помощь, никто не оказал мне поддержки, ни от кого не услышал я слова утешения, и только мяуканье кошек да вой собак утешали мой слух по ночам; иногда порывы ветра и бури были столь сильны, что я бросал все, несмотря на потерю труда; иногда случалось, что, промокнув под дождем до костей, я возвращался поздно ночью или на рассвете домой, шатаясь, как пьяный, из стороны в сторону, испачканный, как человек, которого вываляли во всех лужах города».