Трансформация огня - страница 19

стр.

и стар, и млад,
хромая,
на бегу кричат,
(ступня в тисках).
«Аллах велик!»
Пророка славь —
сапог велит.
Не верит в бога лишь босяк
и обормот,
не верит в бога сам башмачник —
ему не жмет.

Аллах велик! Но он от нас далеко. А проклятый сапожник, вот он, скалится. Молимся мы теперь всем аулом, чтобы сапожник стал большеногим. Чтобы портные не были столь пузаты, а скорняки-шапочники — так узколобы.

ЗАБОР

На заборе начертано—
СНЕГ.
Тот же почерк
и тот же мел,
что вчера выдавать умел
не такое!
Вдруг просто —
СНЕГ.
Покоробил текст новизной,
вырождением простоты,
не повеяло ни весной,
ни зимой,
нет, писал не ты.
Это творческое бессилье!
Вкус творца —
в соблюдении стиля,
есть бумага,
а есть заплот —
слова искреннего оплот!
…Был горячий июльский день,
арычок не давал прохлады,
шелковицы узорная тень —
драгоценней старинного клада.
А директор бюро прогнозов,
человек пожилой,
курносый,
отвечая на наши вопросы,
трубно кашляя,
обещал:
«В третьем квартале —
дождь и росы,
а в четвертом
два-три озноба,
дрожь и насморки
по ночам».
Вдруг
непонятое свершилось —
СНЕГ упал на бока инжира,
он ложился нетающим жиром
на горячую жижу —
СНЕГ.
А директор кричал:
«Ей-богу!
Я такого июля не помню,
в два столетия раз бывает,
а точней —
один раз в эпоху!»
Нас не балуют перемены.
Я обычаям изменю —
одобряю проект пельменной,
струганина и спирт
в меню!
В чайхане
не играют в нарды,
арбы — в сторону,
ишаки
на постромках волочат нарты,
песьи вывалив языки.
Рады люди —
и млад, и старый:
мы так жаждали перемен.
…СНЕГ попадал,
устал,
растаял.
Вроде кончился эксперимент.
СНЕГ исчез,
затоптанный нами.
Но теперь,
разрешая спор,
мы божимся забором.
жарко молимся
на забор.

«Вражда, приветствую тебя, вражда…»

Вражда, приветствую тебя, вражда,
когда ты проявляешься поэзией,
сегодня, может быть, как никогда,
мои любовные стихи полезны.
Мы для проклятий не находим слов,
нужны к такому случаю глотанья,
и бормотанья, сбивы, запинанья,
и треск, и скрежет
выбитых зубов.
В окно глядят верблюды —
это горы,
с портрета не Джульетта —
это ты,
на тумбочке забытый том Тагора,
стакан немытый —
это тоже ты.
Предметы — моя память,
твоя слава,
ковер, прожженный там,
где ты прожгла,
когда лениво потянулась
лапой
с постели в пепельницу,
не нашла,
так и воткнула в мой ковер…
Ушел бы!
Уйду, оставив в комнате моей
злой аромат духов твоих дешевых.
Другая караулит у дверей.
…Уходят женщины в эпоху Блока,
там им неплохо,
там— позавидовать далеким мамам,
Прекрасным Дамам.
Уходят женщины к озерам дальним,
к забытым станам,
в шатры уходят, чадру накинув,
к другим скандалам.
Уходят женщины, их платья длинные
в крылатых складках
и каждым взглядом
зовут мужчину
сверкнуть булатом.
Мерцают реки в густых ресницах
склоненных ив,
уходят жены, чтобы присниться.
Забудем их.

НАЗЫМ ХИКМЕТ

«Когда смерть наступает, — беги, беспощадна она, как любовь»,— по-видимому, сказал Али-бей, прощаясь с женщиной Аллой. Он звал ее именем бога — Алла.

Алла,
куда мне податься?
Рассвет — это поздно иль рано?
Все стихи — в чемодан, в Хоросан,
к черным фарсам в Иран!
Я писал о любви,
как писали поэты Ирана.
Их взводили на башни
и сталкивали
по утрам.
В Лондон? Холодно.
А Париж? Кружева и зеленые статуи,
и опять
кружева, кружева, кружева,
города, города
и вода под мостами старыми,
реки, женщины и Москва.
В Миссисипи я плавал,
в Амазонку бы прыгнуть с пираньями:
ты — по грудь и по горло,
кричишь по-индейски — ав-ва-а!
…Струи пара восходят над Волгой весенней
спиралями,
кружева, кружева облаков над тобой,
ах, Москва!
Книги, пыльные книги,
как вымершие языки,
я с тобой говорил на забытых
ничтожных наречьях,
(может, мой чемодан заберут на баркас
рыбаки?..)
Языки эти были, клянусь, о Алла, человечьими.
Я тебя собирал по клокам,
по слогам,
по словам,
ты — в томах,
ты — в брошюрах, не тронутых костяными
ножами,
я тебя увезу далеко-далеко по волнам,
всю —
от сказок до книг,
над которыми плачут ночами.
Ты у горла — всегда,
ты у крика всегда на пути,
твое имя, Алла,
словно первое слово корана,
я кричал о любви, как не снилось поэтам
Ирана!..
Я молчу.
Я люблю.
Никуда от тебя
не уйти.

«Их имена шуршат, как штурмовые флаги…»

Их имена шуршат, как штурмовые флаги
Баурджан Момыш-улы,
Рахимжан Кошкарбаев.
…Атака, как потрава.
Взбушует дар крота,