Трава поет - страница 68

стр.

Однажды утром она отправилась на птичий двор, что в последнее время частенько забывала сделать. Небрежно осмотрев несушек и набрав полную корзину яиц, она вдруг замерла при виде туземца, стоявшего под деревьями в нескольких ярдах от нее. Он как раз намыливал шею, и пена на фоне черной кожи казалась ослепительно белой. Он стоял к хозяйке спиной. Пока она смотрела, он обернулся — то ли случайно, то ли почувствовав на себе ее взгляд. Она забыла, что в это время он всегда мылся.

Белый может спокойно разглядывать черного, поскольку тот ничем не лучше собаки. Именно поэтому Мэри почувствовала раздражение, увидев, что туземец замер и выпрямился, ожидая, когда хозяйка уйдет, всем своим видом выражая недовольство ее присутствием. Женщина пришла в ярость: может, он решил, что она пришла сюда специально? Эта мысль была неосознанной, являясь чересчур смелой догадкой, ведь подобное было невыразимой наглостью с его стороны. Мэри не позволила себе даже и предположить такое, однако застывшая поза и выражение лица туземца, глядевшего на нее сквозь кустарник, вызвали у нее приступ злобы. Мэри охватил тот же самый порыв, что однажды уже заставил опустить кнут на его лицо. Женщина осторожно отвернулась, деловито обошла загон для кур, бросила им пару пригоршней зерна, а потом, нагнувшись, вышла, отворив низкую проволочную дверцу. Мэри не стала больше на него смотреть, однако она знала, что он там стоит — черный, почти неподвижный силуэт, который было можно разглядеть краешком глаза. Она вернулась домой, впервые за долгие месяцы полностью избавившись от апатии, впервые за долгие месяцы видя землю, по которой ступала, ощущая, как солнце жжет ей сзади обнаженную шею, чувствуя под подошвами горячие камни.

Мэри услышала странное злобное бормотание и поняла, что это ее собственный голос, это она разговаривает сама с собой на ходу. Женщина прижала ладонь ко рту и затрясла головой, чтобы в ней прояснилось. К тому моменту, как Мозес вернулся на кухню и Мэри услышала его шаги, она уже сидела в гостиной, окоченев от переполнявшей ее ненависти. Она была на грани истерики. Она вспоминала мрачный, возмущенный взгляд туземца, который замер, ожидая, когда хозяйка уйдет, и Мэри казалось, что она дотрагивается рукой до змеи. Приведенная в движение столь бурной реакцией на случившееся, Мэри, преисполненная волнением, отправилась на кухню. Там в чистой одежде стоял туземец. Он как раз убирал губку и мыло. Ее будоражили воспоминания о белой пене, поблескивавшей на толстой шее, о мощной спине, склонившейся над ведром. Мэри совершенно не осознавала, что для ее ярости и истерики нет никаких оснований, и она никак не могла объяснить их причины. Суть заключалась в том, что сейчас Мэри не могла придерживаться формальной модели отношений «хозяйка — слуга», «белый — черный», поскольку ее связывало с этим туземцем нечто личное; а когда белый человек в Африке заглядывает в глаза черному и различает перед собой человеческое существо (а именно этого в первую очередь и надо избегать), чувство вины, существование которого белый отрицает, выливается в возмущение, и он опускает кнут. Мэри почувствовала: надо немедленно что-то сделать, чтобы вернуть самообладание. Случайно ее взгляд упал на коробку из под свеч, стоявшую под столом, где хранились щетки и мыло.

— Выскреби пол, — велела она работнику.

Мэри была потрясена, услышав собственный голос, поскольку сама не догадывалась, что собиралась открыть рот. Порой в ходе самой обычной беседы — спокойной и полной банальностей — один из собеседников вдруг делает неожиданное замечание, например по ошибке ляпнув то, что он вправду о вас думает, и в результате, будучи в замешательстве, вы теряете равновесие, отчего издаете нервный смешок или произносите в ответ фразу, от которой всем присутствующим становится неловко. Именно это сейчас и произошло с Мэри: она утратила душевное равновесие и не отдавала себе отчета в том, что делает.

— Я отскреб пол утром, — медленно ответил туземец и поднял на нее глаза, в которых тлел огонь.

— Выскреби, тебе сказано. Немедленно, — произнесла она, повысив голос на последнем слове.