Треснутая трубка - страница 20

— Далековато вы забрались, сразу и не разыщешь, — улыбнулся Самед, показывая ровные белоснежные зубы. — Письмо ваше, Виталий Сергеевич, что послали мне после поездки на родину, я прочел давно. Через недельку приехал к вам в пансионат, а там говорят, что вы в Одессе. И надо же: только вернулся обратно в совхоз, мне кладут на стол путевку в дом отдыха. И куда бы вы думали? Как раз близ Одессы. Мигом собрал чемодан и на пароход. Приезжаю в дом отдыха, а в газете материал, что дельфины ваши «Фатерланд» нашли. Тут же у киоска сел на скамейку и начал читать, а рядом, гляжу, пристроился какой-то пожилой человек с инвалидной палочкой. «Ну и ну, — говорит он мне, — чудеса, да и только». «Ага, — соглашаюсь. — Не будь тех ученых дельфинов, сколько еще пришлось бы искать этот фашистский корабль». А он что-то так удивленно смотрит на меня и вдруг спрашивает: «Не сын ли Вургуна Эксузьяна вы будете?» Тут я тоже сообразил: он же после войны однажды приезжал к моему отцу! Ну, и начали вспоминать, с отцом-то ведь они вместе были тогда на фашистском катере. Это же надо, приехал человек на две недели в дом отдыха, и вдруг такая встреча… «А вы знаете, — говорю ему, — сын того механика, который спас вас тогда от смерти, как раз и есть главный учитель дельфинов». Ни в какую не верит. Пришлось поведать ему обо всем, что рассказывал мне отец перед смертью о Готлибе Синичкине, о нашей встрече в пансионате, о вашем письме. Невтерпеж стало нам наслаждаться отдыхом, выпросили у директора катер и махнули в город, в пароходство, а оттуда прямиком к вам.

Все это Самед выложил без остановки, скороговоркой, то и дело оборачиваясь к седому человеку, пытавшемуся пришвартовать катер к временному деревянному причалу рядом с бассейном дельфинов. Видя, что старику приходится трудновато, рыбак поторопился к нему на помощь и, привязав катер, помог своему спутнику сойти на берег.

Друга отца Самеда звали Иваном Ивановичем. Подошел он к Синичкину, прихрамывая на одну йогу и опираясь на трость, по-стариковски неспешно, несколько робея, протянул ученому руку и вдруг не по-мужски мягким, нежным голосом проговорил:

— Вместо отца доводится вот благодарить за избавление от смерти его сына. Сколько лет мечтали мы с Вургуном Эксузьяном разыскать хотя бы кого-нибудь из родственников Синичкина… Не зря, выходит, сказано в народе, что герои без вести не пропадают…

Когда старый партизан начал рассказывать о том, как гестаповцы погрузили их на корабль и под веселую музыку стали всех жестоко пытать, голос у него задрожал, стал прерывистым и тихим. Потом, помолчав несколько секунд, он вынул из кармана белый платок и поднес его к глазам.

— В тот момент, когда твой отец внезапно ворвался к нам в каюту, я лежал, обессиленный, на полу. В лицо я его не видел, запомнил только рослую, коренастую фигуру. А его звучный окрик: «Товарищи, немедленно прыгайте в море и плывите к берегу!» — будто и сегодня стоит у меня в ушах. Конечно, если бы не Вургун, мне бы не доплыть до берега, он чуть ли не силой столкнул меня с палубы, да и в воде поддерживал потом…

Прервав рассказ и сняв с белой, словно одуванчик, головы соломенную шляпу, Иван Иванович как-то виновато посмотрел Виталию в глаза.

— Простите, Виталий Сергеевич, — сказал он тихо, почти шепотом. — На катере нам и подумать было некогда, что ваш отец подвергает себя ради нас смертельной опасности. Только по автоматным очередям, уже плывя к берегу, мы поняли, что его одного оставили фашистам на растерзание. Мы еще не выбрались из воды, когда на катере раздался сильный взрыв. Позже один знакомый подпольщик, тоже работавший в порту, сообщил нам, что механиком на том корабле был Готлиб Синичкин — смелый и отважный человек, успевший уже немало насолить фашистам.

— А теперь вы не встречаетесь с тем товарищем?

— Это невозможно, Виталий Сергеевич. Осенью сорок третьего гестаповцы арестовали и замучили его в тюрьме. Больше никого, кто бы знал Синичкина, встретить мне так и не довелось, хотя после войны я только ради этого и переехал жить в Одессу.

Виталий пригласил Самеда и Ивана Ивановича в каюту-лабораторию, включил по их просьбе биофот, и гости с изумлением, забыв о заваренном Реной ароматном чае, слушали разговор ученого с дельфинами.