Третий долг - страница 18
За последние десять дней я наконец-то достиг того, чего надеялся добиться всю жизнь: Кат сказал, что он гордится мной. Сначала он был осторожен — никогда не переставал смотреть — искал слабости... брешь в моей капитуляции к моей новой зависимости.
Но это не было ложью.
Так было лучше. Проще. Выживать таким образом.
У меня не было никаких опасений относительно того, доживу ли я до своего тридцатого дня рождения.
Увидев действительность, он дал мне все больше контроля. Он хвалил меня за мое здравомыслие и безжалостное поведение.
С другой стороны, мои братья и сестра были недовольны. Они не понимали, что значит жить с моим состоянием, и осуждали меня. Я отстранился. Я поднял стены и развесил замки. Я перестал посещать Вингса, потому что стал слишком занят, чтобы совершать прогулки. Я прекратил посещать Жасмин и положил конец поздним ночным беседам с Кесом.
Все, что мне было нужно, — это тишина и мой звенящий пузырек с таблетками.
Нила сделала мне одолжение.
Она показала мне, насколько я был болен. И с ее исчезновением пришло мое исцеление.
Если бы у меня остались какие-то чувства, я бы по-прежнему любил ее. Но я был счастлив быть пустым. Я был свободен, невосприимчив к безумию жизни.
— Уходи, Жас. — Я вернулся к своему заданию. Проведя пальцами по бумаге, которую Нила подписала в ночь дня рождения Ката, я задумчиво покачал головой, погрузившись в свои мысли.
Я думал, что смогу обойти Долг по Наследству, вынудив Нилу подписать другой обязательный контракт. Я планировал размахивать им, как орудием, в день, когда мне исполнится тридцать, и остановить Финальный долг в сумеречный час.
Я ухмыльнулся.
Глупая идея и до хрена работы.
Нет смысла бороться с неизбежным.
— Чем занимаешься? — спросила Жас, подкатываясь ближе, шуршание ее кресла смягчалось толстым ковром.
Схватив свою зажигалку с выгравированным фамильным гербом, я ловким движением зажег огонь и занес Священный Обет над открытым пламенем. Толстый пергамент потрескивал, когда я поддразнивал его мерцающим жаром.
— Не твое дело. — Я поднес его ближе к огню.
Жас хлопнула по моему столу, привлекая мое внимание к себе.
— Нам нужно поговорить. Я беспокоюсь за тебя.
Я тихо рассмеялся, когда огонь внезапно охватил сверток, облизывая пергамент. Я стал загипнотизированым, пока пламя быстро поглощало последствия моего безумия.
Жас подняла взгляд на обет.
— Что это?
Оранжевые отблески танцевали в моих глазах.
— Ничего.
Я напрягся, ожидая, что я почувствую какое-то сожаление из-за того, что уничтожу одну часть гарантий, по которым душа Нилы принадлежала мне. В ту ночь, когда она подписала это соглашение, она обязалась передать мне все права на нее — принадлежать мне. Но не было ни единого шанса на счастливый конец.
Не для нас.
Не для меня.
Огонь пылал, собирая силу от все большего количества бумаги, которую он поглощал. Чернила на бумаге превращались в пепел, опадая, как черные лепестки, на рабочий стол.
— Перестань сжигать это, — потребовала Жасмин, пытаясь ударить мою руку и ослабить мою хватку.
Бумага продолжала шипеть и исчезать.
Я не смотрел на нее. Я не спорил.
Я ничего не чувствовал.
Жасмин надула щеки, пытаясь задуть огонь, но он был слишком нетерпеливым, слишком быстрым.
— Бросай это, сестренка. Некоторые вещи нельзя изменить. — В считанные минуты договора между Нилой и мной больше не существовало. Мои глупые планы и идеи, согласно которым я мог бы одержать верх над своим отцом, больше не заражали мой мозг.
Это так раскрепощало.
Стряхивая обугленные останки в мусорное ведро, я наконец-то посмотрел на свою сестренку. Ее ангельские щеки и сладострастные губы были бельмом в ее истерзанном теле. Она была потрясающей женщиной, но она навсегда останется старой девой проживая в этом доме под контролем Бонни.
— Чего ты хочешь?
Ее глаза замерцали от боли. Крики и проклятия окрасили ее кожу, но ее порыв исчез даже прежде, чем она открыла рот. Вздохнув, она покачала головой.
— Почему ты не хочешь поговорить со мной?
— О чем поговорить?
— О том, что он сделал с тобой.
Воздух вокруг стал удушающим. Я пощипал переносицу.
— У меня нет на это времени.