Третья Сторона - страница 2
А пустой вагон все прощает, все допускает и все дозволяет.
К чему, когда ты одна, поминутно оглядывать себя и прихорашиваться? Можно запросто вытянуть гудящие от усталости ноги на противоположное сиденье, можно зевнуть, когда тебе захочется, потереть кулаком нос, можно даже потихоньку перекурить в тамбуре, все равно в пустом вагоне тебя никто не заметит.
Курить же Веньке страшно как хотелось, даже остро покалывало в кончиках пальцев, но курева с собой давно не было. Она сегодня не курила с самого утра после того, как в тамбуре вагона, пустом, конечно, перед самым выходом на нужной ей станции тайком -- не дай бог кто увидит! -- курнула припасенный с вечера окурочек. Но чтобы на работе появиться при всех с сигаретой в зубах -- этого она ни-ни! Ведь там на новом месте ее еще никто не знает...
(В старые времена женщина с сигаретой на людях ощущала себя, как раздетая).
На работе у нее есть, конечно, укромные места, где можно незаметно затянуться пару раз, но сегодня как на грех денег не было ни копейки. Собирать окурки -- ниже ее женского достоинства. И никакое желание закурить не заставит ее стрелять сигаретку у прохожих мужчин.
Ничего, Венька перебьется, не грудная, потерпит до дома, а там что-нибудь придумает. Дай бог, разживется деньгами у соседки.
* * *
Дизель шел неторопливо, с растяжкой, словно тянул не пяток приземистых вишневых вагончиков, а волочил за собой вслед по шпалам само время нудного ожидания. Равномерно перестукивались рельсы с колесами, что-то неразборчиво выводил наездившийся за день двигатель соседнего ведущего вагона.
За стеклом в окне не разобрать, где кончается черное перепаханное на зиму поле и начинается черный, набухший от бесконечных дождей лес или где, в свою очередь, проходит граница между этим лесом и черным пасмурным небом.
Все сливалось за туманным от дрожащих дождинок стеклом. Даже изредка появляющийся вдалеке огонек фонаря казался просто висящим в черном небе. Лишь когда перламутровым диском появлялась луна в разрыве облаков, подернутых мраморными прожилками ее отблесков, небо четко отделялось от земли острым частоколом далекого ельника.
Этим поездом ей теперь приходится каждый день ездить на работу и с работы, другого транспорта в этой глуши нет. Уже три дня как она устроилась мыть цистерны на молокозаводе. Далековато, но кто в ее положении выбирать станет? Спасибо, хоть сюда взяли.
Работа заканчивается в пять вечера, часок переждать на станции, в шесть уже дизель на город отправляется, а в половине восьмого она уже дома. Вставать вот только рано по утрам приходится, но другие и не в такую даль ездят на работу.
Дизелем даже удобней, в дороге можно и доспать чуточку. Он идет всегда почти пустой, маршрут немноголюдный, а билеты можно и не брать. Тут контролер если и ходит с проверкой, то не штрафует, а сам обилечивает. В случае чего можно и соврать, что только вот-вот села на каком-нибудь полустанке, где билетные кассы не всегда работают.
Когда Венька устраивалась на этом молокозаводе, директор, весь какой-то из себя мяконький и домашний старичок, даже не заглянул в исчирканную-перечирканную трудовую книжку. Даже не спросил, за что ее "попросили" с последнего места работы.
Принять приняли, а вот аванса не дали, слишком уж часто новички запивают после аванса. От добра добра не ищут, с деньгами как-то перебьется до первой получки. За Маришку можно не беспокоиться, в советской школе бесплатное питание для малообеспеченных детей. А сама Венька целый день одним куском сыта.