Тревога - страница 18
— Проходил-проходил. Только он и проходил, кстати. За весь день. Про дом какой-то спрашивал… чей-то. Не то Дубовых, не то Лесных.
— Рощиных может быть? — вклинился в разговор Алексей.
— Может и Рощиных, — было ему ответом, — только уехал уже ваш дедушка.
— То есть… как уехал?! — хором воскликнули Крянев и Бланка, переглянувшись. Алексей вообще взвыть был готов. Снова упустили! И что теперь делать?
— А так, — сказала старушка, — сел на автобус и уехал.
— Автобус?! — теперь выкрикнула одна Ксения-Бланка. И огляделась, убедившись в отсутствии поблизости автобусной остановки.
— Да, автобус… черный такой… а может, красный, — продолжала старушка, словно пытаясь словоохотливостью компенсировать долгую невозможность с кем-то поговорить.
Но Бланка ее уже не слушала.
— «Лиса-3» «Заре», «лиса-3» «Заре», — скороговоркой выпалила она, включив рацию. — Это Бланка. Рощин уже в автобусе, так что нужен Орфей. Как можно быстрее. И на джипе.
— Поняли, «лиса-3», — с электрическим треском донеслось из рации в ответ. И растерянный Крянев искренне позавидовал этому пониманию. Столь неожиданному на его взгляд.
Потому что сам Алексей не понял почти ничего, кроме того, что дело явно дрянь. Очень уж по-шизофренически прозвучала реплика напарницы. Как у мольеровского Журдена, когда тот просил дать ему халат, потому что так-де ему удобнее слушать музыку. Или вообще под стать персонажам Льюиса Кэрролла.
Но Бланка, похоже, знала, что делает.
В автобусе Михаил Лукич оказался единственным пассажиром. Так непривычно было ехать в пустом салоне. Когда не надо продираться через толпу других пассажиров, не столько держаться за поручень, сколько на нем висеть. Ну и еще уповать на чье-нибудь сочувствие. На то, что кто-нибудь соблаговолит место уступить.
Над проемом, ведущим из салона в кабину водителя, висело небольшое красное полотнище. Приглядевшись, Лукич сумел прочитать и лозунг, на нем написанный: «Порожний рейс — убыток стране!»
В салоне компанию этому полотнищу составляли три небольших плаката, приклеенные к стеклам окон.
На одном, на фоне трех цветных полос — красной, синей и белой — располагался портрет какого-то седого толстяка, с лицом не столько старым, сколько обезображенным пороками и просто дурным нравом. Портил его и недобрый прищур. А над портретом красовалась надпись: «Голосуй или проиграешь!»
Другой плакат, размером чуть больше тетрадной страницы, изображал какого-то мультяшного персонажа, чья нижняя часть лица была закрыта маской наподобие хирургической. «Ношение масок обязательно!» — гласил этот плакатик.
Наконец, на третьем плакате в верхней части было написано: «Жизни инопланетян важны!», а в нижней: «Зона 51 — позор для Земли!». Между этими двумя надписями был изображен человечек с непропорционально большой лысой головой, формой напоминающей лампочку, и огромными черными глазами без зрачков, белков, радужки. Свои обе хиленькие ручки человечек поднял, раскинув. Не то сдаваясь, не то желая обнять.
Все эти три плаката занимали внимание Лукича примерно по полминуты каждый. После чего старик решил, что интереснее смотреть в окно.
Виды, которые открывались за ним, были диковинными и действительно притягивали взгляд. Клубящийся туман, сквозь который проступали силуэты деревьев, лишенных листвы, зато раскидистых. Какие-то трудноуловимые взглядом тени, мечущиеся среди этого тумана. Вспышки молний, выхватывавшие темные контуры скал… или удивительных, сказочных построек — столь далеких от привычных для Лукича штампованных коробок, сколь мало и сами пейзажи за окном походили на знакомую ему местность.
Где-то впереди маячила гигантская черная тень… или стена, разглядеть в тумане было трудно. А может, то была исполинская грозовая туча — то и дело ее перечеркивали молнии.
Начало темнеть. И вскоре разглядеть плакаты в салоне сделалось трудновато — во всяком случае, для старческого зрения Михаила Лукича.
Ветер, умудрившийся проникнуть в автобус через какие-то незаметные, невидимые взгляду щели принес неприятный запах. Так вроде еще пованивала нефть, подсказала Лукичу память о тех годах, что он посвятил геологии.