Тревожное лето - страница 3

стр.

— Я вас где-то видела.

— Может быть, может быть, — согласился он, усмехнувшись. — Меня всегда путают со швейцаром Пётрой из Народного собрания.

Таня тоже улыбнулась:

— Я не хотела вас обидеть, извините, — и посмотрела на Лоренса, не зная, как вести себя дальше и как начать разговор.

— Николай Иванович мой самый близкий помощник. Он в курсе всех наших дел. Так что не стесняйтесь, Говорите. Я его специально пригласил, потому что догадываюсь уже, какую задачу вы хотите задать мне сегодня.

— Я не могу больше, Гай Генрихович. У меня уже нервы не выдерживают. — Она всхлипнула, но сдержалась. — Вот последнее: что успела — записала, а остальное по памяти.

Лоренс развернул листок разлинованной в клеточку бумаги, бегло просмотрел ровные строчки. Оторвавшись, глянул на Таню:

— Вы представляете, что это такое? Вы представляете? — Он нервно потер ладони. — Этому цены нет. А вам тем более. Как было бы хорошо, если бы вы еще поработали, Танечка...

Таня опустилась на диван.

— Я все понимаю, — произнесла она тусклым голосом. — Убеждать меня не надо. Но быть там — свыше моих сил. — Она едва сдерживала слезы.

— Я обещаю вам, Таня, — Лоренс присел рядом, — мы что-нибудь придумаем. Вам теперь будет помогать Николай Иванович. Станет немного легче. Не плачьте, ради бога... И потом, возможно... — Лоренс замолчал, подыскивая подходящие слова. Пауза затягивалась. — Простите, в последнее время что-то дурные мысли одолевают. — Он сделал рукой резкое движение, будто отмахивался. — Возможно, придется на встречу с представителем НРА идти вам. Мало ли что может случиться со мной... В харчевне Сухарева, что в Содомском переулке, найдете человека с часами-луковицей на столике или в руках...

— Мужчина, женщина?

Лоренс улыбнулся:

— Не знаю, Танечка. Может, мужчина, а может, а женщина.

Таня задумалась.

— Женщина не положит часы, да еще луковицу, перед собой. Это, должно быть, мужчина.

— Пожалуй, вы правы, — быстро согласился Лоренс, с интересом изучая ее лицо.

— Вы что, Гай Генрихович? — смутилась Таня. — Я что-то не так сказала?

— О нет. Все верно. Я вот о чем подумал: освободим Владивосток — нашей власти понадобятся преданные и умные люди. Если вы откажетесь работать с ними рука об руку, то в вас пропадет талантливый чекист. Поверьте мне.

— Пусть пропадет, — сопротивлялась Таня. — Я хочу основательно заняться музыкой. Да и чекисты ваши уже не так нужны будут.

— Как сказать, Танечка, как сказать... Ну да ладно, жизнь покажет, как вам поступить. Тому человеку назовете пароль первой и поступите в его распоряжение. Правда, это будет не очень скоро. И ради бога, будьте осмотрительны.

— Я постараюсь, Гай Генрихович. Но уж лучше пусть с вами ничего не случается.


Тане действительно было трудно.

Этой ночью к ней заявился бывший муж — Дзасохов. Как обычно пьяный. Он все еще считал Таню наиболее близким человеком, которому можно излить душу. В таком состоянии ему всегда хотелось показать ей, какой он умный, дальновидный. Рассказывая о своих делах, Дзасохов надеялся, что снова добьется ее расположения, наступит примирение. Ее уход он считал чисто женской блажью, которая со временем все-таки пройдет.

Таня с безразличным видом слушала его похвальбу и когда поняла, что больше ничего стоящего внимания не услышит, твердо проговорила:

— Уходи, Игорь. Ты посмотри, четвертый час утра.

Ночник слабо освещал стоящие в углу часы с большим циферблатом и громадным латунным маятником, лениво отмахивающим мгновения. Таня сидела в постели, прижав к груди скомканную простыню, бретелька ночной шелковой рубашки сползла с плеча.

— Мне омерзительно смотреть на тебя. Уходи...

Ротмистр Дзасохов в расстегнутом френче грузно сидел на стуле рядом с кроватью. Длинно, через нос, тянул в себя воздух. Так он делал, когда старался подавить быстро подымающуюся злобу.

— К-красивая ты, Танька... Оч-ч-чень красивая. Как я был счастлив, заполучив такую жену... Ну ладно, не белей. Ты когда бесишься, у тебя верхняя губа становится совсем белой. И я тогда начинаю побаиваться тебя. Ну... — Он потянулся к ней, но Таня быстрым движением выхватила из-под подушки маленький бельгийский браунинг.