Тревожные галсы - страница 14
«Пошел!» — крикнула она и, оттолкнувшись палками, стремительно покатилась с горы. Он не видел, как она, зацепившись за деревцо, упала, он услышал ее крик. Подскочил, а она лежит на снегу. Сильно ушибла ногу, и ему пришлось нести ее на руках, пока не добрался до шоссе. «Ты самый добрый, — шептала она ему, — ты очень сильный. Может, я и выйду за тебя замуж». «А ты забавная!» — смеялся Петр. Их взяла попутная машина, и ночью они вернулись в город. Грачеву было не до смеха. Увидев дочь у него на руках Надежда Федотовна уронила на пол тарелку (она как раз накрыла на стол), ее полное лицо с черными крапинками у темно-карих глаз вмиг напряглось, побелело.
— Боже, что с ней! — вскрикнула она и, подбирая на ходу полы халата, подскочила к дочери.
Петр усадил Иру на диван, смущенно одернул воротник шинели.
— Ушиблась малость... — И кивнул Ире. — Ну, я пойду...
Она через силу улыбнулась.
— Оставайся чай пить... Ну? Снимай шинель...
Надежда Федотовна присела на диван.
— Может, у тебя перелом? — Она тронула ее за колено. Ира скривила лицо. — Болит, да?
— Ужасно... — Она не сводила глаз с Грачева, который стоял у двери и, казалось, размышлял: то ли ему задержаться и выпить чаю, то ли уходить.
— Петя, и как это вы проглядели? — упрекнула его Надежда Федотовна.
Не успел Грачев ответить, как заговорила Ира.
— Я сама виновата... Он не разрешал мне с горы спускаться, а я не послушалась. Летела как стрела, и вдруг — кувырк!.. Вывих колена... А, чепуха, — махнула она рукой, — до свадьбы заживет.
Мать тронула ее за плечо.
— Какая свадьба? — строго сказала она. — Ах, Ирочка... Ведь ты учишься. Надеюсь, Петя это понимает? — И Надежда Федотовна мило улыбнулась Грачеву.
«Уж как-нибудь мы с Ирой сами разберемся», — с горькой улыбкой на уставшем лице подумал Петр. Чай он пить не стал, сославшись на позднее время, простился и ушел.
А наутро корабль вышел в море на ракетные стрельбы. Две недели были для Грачева пыткой: он старался не думать об Ире, но все мысли были о ней: как она, что с ногой? И едва «Бодрый» вернулся в бухту, как он сошел на соседний причал, и тут же позвонил Ире. Трубку, однако, взяла ее мать.
— Кто, кто, не поняла? — ручьем звенел в трубке голос Серебряковой. — Ах, это вы, Петя. Не узнала вас. Голос какой-то чужой. Вы не простыли? Нет, да? Молодцом. Вам Иру, да? Я так и поняла. Но ее нет, Петя. Она бы взяла трубку, но ее нет. Как где? Вы меня слышите — уехала. Каникулы-то у нее короткие.
— Когда? — Петр до боли в суставах пальцев сжал трубку. — Вчера, да? А как же нога? Ах, врача вызывали... Так, так. Ну, ладно, спасибо...
Он положил трубку.
«Вот бы съездить к ней в Ленинград», — подумал сейчас Грачев.
Раздумья Петра прервал матрос Гончар. Вошел он в каюту робко с виноватым лицом.
— Товарищ старший лейтенант, вам тут письмо, а я сразу не отдал, позабыл, — он протянул ему белый конверт.
Грачев буквально выхватил письмо из его рук, увидел, что почерк Иры, сказал матросу «идите, спасибо, идите», потом уселся в кресло и осторожно надорвал конверт. Письмо он читал медленно, ощущая в душе прилив необыкновенно радостных чувств. Ира успешно сдала экзамены и теперь собирается на практику; она еще не знает куда, но, видимо, за рубеж.
«Я понимаю, ты ждешь, что я скажу о нашей дружбе? — спрашивала Ира. — И я все чаще об этом думаю — пора наконец нам решать... Я привыкла к тебе и не стану этого скрывать. Без тебя мне тоскливо, скучно, кажется, уехала бы к тебе. А вот когда я дома, то тоска по тебе куда-то мигом исчезает. Я думаю, почему? Только, пожалуйста, не обижайся, я ведь пишу то, что лежит у меня на сердце. Я не знаю, как ты относишься ко мне, но я отношусь ко всему очень серьезно. Кажется, я особо остро поняла это, ощутила всем сердцем, когда в январе уезжала домой. Я даже повздорила с отцом: ведь это он угнал ваш корабль в море! Я прямо и заявила ему, что видно, не хочет, чтобы я дружила с тобой. Он так на меня обиделся, что даже не провожал на вокзал. «Грачев мне близок как никто другой, но я не собираюсь создавать ему особые условия службы, даже ради своей дочери». Ты понял? Он так и сказал.