Три девочки [История одной квартиры] - страница 5
– Это вот мой стол, а это дедушкин, – пояснила Катя. На Катином столе были аккуратно сложены стопочки тетрадей и книги.
– Это всё твои книжки? – заинтересовалась Наташа.
– Мои! – с гордостью сказала Катя. – Мне дедушка всегда книжки дарит.
Дедушкин стол был буквально заполнен самыми разнообразными инструментами. Все они лежали в строгом порядке.
– Твой дедушка что делает? – спросила Наташа.
– Работает на Балтийском заводе мастером. Он слесарь, – сказала Катя.
– Какие интересные штуки! Это что такое? – Наташа взяла в руки какой-то очень сложный инструмент и стала его разглядывать.
– Не знаю. Всех названий не помню, – тихо произнесла Катя и покраснела.
– А это что? – Люся схватила другой инструмент.
– Девочки… – растерянно заговорила Катя, – не надо трогать дедушкиных вещей. Он их как-то настраивает, и легко испортить…
Наташа поспешно положила инструмент обратно.
– Ой, как Катька своего дедушку боится! – рассмеялась Люся, бросая инструмент на стол, – смотри, Наташа, она даже вся красная от страху… Струсила…
– Да! И струсила! – Катя высоко подняла голову, и глаза ее заблестели. – Не что дедушка рассердится, а что вы инструменты испортите. Их все дедушка сам сделал, и придумал сам, и его на заводе много раз премировали, – так он хорошо изобретает. И он их бережет, и я берегу, и не надо их трогать! Я потому… никого и не зову к нам…
– Пойдем, Наташа, лучше ко мне; у меня все можно трогать! – Люся потащила Наташу за руку.
– Нет, – сказала Наташа, – теперь пойдемте ко мне; я вам свои открытки покажу. У меня их много. Снимки с хороших картин в музеях, виды Ленинграда…
Наташины родители нашли очень удачной ее мысль устроить в широком коридоре комнату для занятий девочек. Коридор был полутемный, но ведь заниматься в нем предполагалось все равно по вечерам. Днем освещался он полукруглым окном над всегда закрытой дверью в комнату доктора, и в солнечные дни там было почти совсем светло. Вечером горела в нем маленькая лампочка под самым потолком. Придя с работы, Леонтий Федорович собственноручно удлинил шнур и ввинтил сильную лампочку. Очень кстати нашелся у Анны Николаевны – Люсиной мамы – и лишний стол, вынесенный за ненадобностью в сарай. Стол был водворен посреди комнаты, прямо под лампочкой. Девочки живо смастерили под руководством Софьи Михайловны большой красивый абажур из пестрого сатина; вокруг стола появились стулья, и вчерашний пустой и скучный коридор вдруг преобразился в уютную комнатку.
Все три девочки были в восторге. Одобрительно отнеслись и взрослые.
– Молодец, Наташка, что придумала это! – сказал Леонтий Федорович. – Теперь хоть меня совесть мучить не будет, что я по вечерам тебя свободы лишаю.
– И я за вас обоих рада, – прибавила Софья Михайловна.
Анна Николаевна – совсем как дочка – воскликнула:
– Чудно! Чудно! – и обещала со следующей получки купить на стол красивую клеенку.
Яков Иванович – Катин дедушка, – вернувшись домой уже вечером, когда все три девочки сидели за столом, освещенные яркой лампой, и весело беседовали, – приоткрыл дверь, заглянул к ним и одобрительно произнес:
– Ну-ну! – И ушел в свою комнату.
Как отнесся доктор, никто не разобрал. Он пришел домой в тот момент, когда к столу девочек подсели Наташины родители. Все вместе горячо обсуждали вопрос, не совместить ли Наташино рождение с новосельем и не справлять ли его именно за этим столом.
В эту минуту и вошел доктор. Он сразу остановился от неожиданности, но сейчас же, как ни в чем не бывало, направился к двери в свою комнату.
Софья Михайловна растерянно посмотрела на его спину, когда он всовывал ключ, и шепнула мужу:
– А об нем-то мы и забыли…
– Доктор! – окликнула она.
Доктор оглянулся.
– Что вам угодно?
– Доктор, – заговорила она, – вы нас простите, что мы распорядились этим помещением, не поговорив с вами.
– О, пожалуйста, – вежливо, но холодно ответил доктор и скрылся за дверью.
– Он какой-то странный, – задумчиво произнесла Софья Михайловна. – Кто его знает, что у него на душе, но он, видимо, очень одинок. А что на свете может быть страшнее одинокой старости?
– Если человек одинок, – сказал Леонтий Федорович, – он сам в этом виноват.