Три дня до эфира - страница 13

стр.

Рябов потирал руки. Можно было даже подвергнуть критике работу подчинённых.

— Витек, ты знаешь, — говорил Рябов просунувшему в проем двери уже сытую физиономию Шамину — вот мне было бы мучительно стыдно за такие кадры, которые ты выдал с этого пожара на проспекте Стачек… Пресс-центр УВД и то чище картинку выдаёт, оперативники лучше тебя научились на кнопки нажимать.

— Знаешь что? — вспылил Шамин. — Иди-ка ты сам… на пожар сходи. Я тебе говорил, что на дежурстве оператор нужен не до часу, а как минимум до трех, до трех ещё рация не смолкает, столько вызовов, тут не то что кнопки забудешь… Ты как хотел — такую фактуру по заказу ко времени?!

— Я про качество, Витя, — внятно произнёс Рябов.

— Ну я и говорю, что я за двоих-троих, между прочим, поесть с этими трупами не успеваю…

— Фу!! — громко сказала Шурочка, проносясь мимо ребят и услышав только последние четыре слова.

Электрик Семён Павлович тоже матерился в павильоне. Но не громко и достаточно грамотными конструкциями. Электрики, считал Семён Павлович, более интеллигентная профессия, чем водопроводчики и матросы, тем более на телевидении.

Повод был более чем весомый: вчера, когда ведущий выпуска Антон Антонов отстёгивал от лацкана пиджака микрофон-мышку, он её (мышку) прицепил к проводу, который крутит колёсико телесуфлера. А когда в павильон ворвалась красавица Галинова и стала читать зрителям прогноз погоды на завтра — мышка ей была ни к чему, но суфлёр-то тот же самый, — она поняла, что все крутится назад и вместо сообщений о циклонах и антициклонах у неё перед глазами — произнесённые уже в эфире успехи команды «Зенит» на московском поле. Галинова была не просто красавицей, но и умницей — она сориентировалась и несколько нервно, но рассказала своими словами питерцам, что произойдёт с климатом родного города на следующий день. Ну, может быть, чуть приврала с метрами в секунду и все…

После эфира состоялся небольшой скандал между Антоновым и Галиновой, но обошлось без кровопролития, потому что между ними как раз намечался служебный роман и стычка только добавила в отношения страсти. Но мышку, естественно, не отстегнули, провода ещё больше запутались, попадало несколько предметов, и разбилась одна лампочка. Теперь Семён Павлович ходил, распутывал и матерился.

* * *

Курилка находилась в самом неудобном месте — на верхнем пролёте чёрной лестницы, между пятым этажом и чердаком. Раньше, когда не было этой проамериканской моды на нейтральные запахи и курение не подвергалось публичному остракизму, купили в редакционном холле. Там кожаные удобные диванчики и мраморная пепельница на длинной серебристой ножке. Потом началась дискриминация в отношении курильщиков, и их переместили на лестничный пятачок. Хотя, надо сказать, нашего брата курильщика никаким отсутствием удобств не сломишь пятачок всегда был полон и всегда там происходило и обсуждалось самое интересное.

Сегодня в курилке обсуждали самую горячую новость — похищение сына кандидата в губернаторы Снегирёва. Ведь за информацию о его местонахождении обещали вознаграждение — пятьдесят тысяч долларов.

— А кто такой этот Снегирёв?

— Гаврилин, да ты что, совсем? Это же кандидат, мы столько его снимали…

— Гаврилин, ты, как всегда, не въезжаешь, ты же сам на заказуху с ним ездил!

— Да бросьте вы, мужики. Он же вообще не врубается в нашу действительность…

Гаврилин, совершенно богемный и аполитичный, но добрый и с хорошим художественным вкусом оператор, вяло оправдывался:

— Да мне по фигу — Снегирёв, Соловьёв, Лебедь, Куликов… Много их тут, птиц разных, летает и на наши головы гадит… Мне какая разница!

— Ну ты даёшь, это же наш кандидат в губернаторы!

— И ещё в новостях работаешь, не стыдно? Гаврилину было абсолютно не стыдно, он знал, что коллеги его любили не за знание фактуры, а за хорошую картинку и ещё — за доброту, потому что, как все пофигисты, Ромка был добр. В общем-то многих в команде службы информации можно было назвать и странными, и чудиками, но ребята любили друг друга такими, какие есть. Ведь понятно, что на городском телевидении только единицы работают из честолюбия, про деньги говорить смешно (журналисты — народ небогатый), головокружительную карьеру здесь сделать сложно. А работают люди из странной и порой фанатичной любви к профессии, мирясь с техническими неполадками, перегрузками и прочими прелестями репортёрского бытия. И потому друг к другу относятся хорошо.