Три дня на расплату - страница 11

стр.

Теперь — под душ, сначала очень горячий, почти кипяток, чтобы озноб по коже, потом — под ледяную струю. Вытираться она не любила. Накинув махровый халат, внимательно осмотрела себя в большом зеркале. Нужен парик? Наверное, не будет лишним. Вдруг на выставку придет кто-нибудь из тех, кто встречался сегодня с француженкой Анной Морель?

Через полчаса в зеркале отразился стройный силуэт высокой девушки, одетой в белые джинсы и черную шелковую рубашку. Прямые иссиня-черные волосы ниспадали вниз, заворачиваясь на плечах в тугое полукольцо. Густая челка почти до глаз, пухлые губы в яркой помаде. Мягкие, из черной кожи, туфли на низком каблуке, в тон им сумка на плече с диктофоном и удостоверением журналиста, большие, вполлица, темные очки в широкой белой оправе — порядок! Пусть не очень модно, даже совсем не модно, но выделяться ей в толпе не нужно.

На стоянке у Дома художников яблоку негде было упасть. Анна проехала квартал вниз по проспекту Победы и оставила машину рядом с гастрономом. Губернатор наверняка уже внутри здания, раз двое молодчиков дежурят у входной двери, не пропуская опоздавших.

Она подошла ближе: так и есть. Один из парней терпеливо объяснял столпившимся, что им придется подождать десять-пятнадцать минут, пока не завершится торжественное открытие выставки.

Прошло не менее получаса, и только тогда охранники, оттесняя толпу, услужливо распахнули двери. Губернатор быстро прошел к машине.

Вот он каков, Минеев. Анна с ним никогда раньше не встречалась. Но, помнится, на предвыборных плакатах четыре года назад он казался симпатичнее и стройнее.

Анна замерла: прямо к ней, улыбаясь, быстро шел Ращинский. У нее хватило выдержки не сбавить шаг. Но он даже не заметил ее, проскочил, как метеор, мимо! За спиной она услышала громкие приветствия — Ращинский просто увидел кого-то из знакомых.

Анна перевела дух и разозлилась на себя: не ожидала, что встреча так испугает.

Она оглянулась: да что ж это такое — Ращинский снова идет прямо на нее! Отстегнула сумку и, низко опустив лицо, стала искать носовой платок. Раздались хлопки дверей автомобилей — фу, наконец-то начальство уехало.

Точно эту фразу с тем же самым «фу» громко озвучила эффектная зеленоглазая брюнетка, остановившаяся рядом. Ольга Аристова, которая тоже опоздала на открытие, оглядев Анну, по-свойски спросила: «Ты кто?» Услышав, что Анна Самохина — радиокорреспондент из Москвы, обрадовалась: «Хорошо, что встретились. Давай быстренько покурим, а потом посмотрим, что там за выставка. А заодно и поедим: говорят, Маслов, это местный наш буржуй, на поминальный стол раскошелился».

* * *

Да, думала Анна, погибший сорок дней назад Шерстков действительно был талантливым фотохудожником. Вот этот портрет она бы с удовольствием купила и увезла домой. Молодая обнаженная женщина, бесспорно, хороша. Но притягивала она не ослепительной красотой и не безупречной прелестью тела — удивляла счастливая отрешенность лица, освещенного солнцем, блики которого переливались в густой белокурой волне длинных волос. Работа называлась «Гармония».

— Нравится?

Рядом остановился невысокий парень с телекамерой.

— Встаньте-ка вот так, чуть развернитесь ко мне и продолжайте смотреть на портрет. И очки, пожалуйста, снимите.

«Вот уж нетушки, — похолодела Анна. — Только этого мне не хватает — светиться на местном телевидении».

Она прикрыла глазок камеры ладонью, улыбнулась:

— На глазу у девушки чирий, другой глаз вставной, а во рту ни одного зуба.

Парень рассмеялся:

— И нога деревянная, так?

— Вот-вот. Так что извини, дружок.

— Я вижу, гармоничная Маша вам понравилась. Жаль, что с выставки убрали другие ее портреты, один только этот и оставили.

— А почему убрали другие?

— Если все шедевры выставить здесь, детишкам «до шестнадцати» на выставку эту, как на сеанс порнофильма, строго ни-ни.

— Ты действительно считаешь, что работы Шерсткова — шедевры? Или ирония — знак нелюбви?

Парень пожал плечами:

— Ну при чем тут любовь-нелюбовь… У Андрея действительно есть шедевры. А сам он, хоть не принято о мертвых говорить худо, дерьмо был еще то. Так не только я думаю. Кстати, я у Аристовой спросил о тебе. Надолго к нам?