Три дня одной весны - страница 34
«Ж-женюсь! Эт-то хо-ро-ошо!»
И несколько дней спустя, получив из рук незнакомых людей коня и винтовку, прошел вместе с хозяином, зачастую скрытно, как вор, степи, долины и ущелья, оставил позади множество селений, вступал в бой с красноармейцами и краснопалочниками и, наконец, оказался возле этих высоких гор. За три недели в отряде Усмон Азиза погибли тринадцать человек. А Гуломхусайн жив… Но кто знает, сколь долго продлится его счастье! И суждено ли ему вернуться на родину, в Пешавар?
Краем глаза Усмон Азиз посмотрел на Гуломхусайна. Теперь тот сидел, уместив винтовку между ног и ухватившись за нее обеими руками, и задумчиво глядел в ту сторону, откуда доносился приглушенный шум реки. Какую-то серьезную мысль выражало его смуглое лицо с темными нахмуренными бровями; широкие плечи были опущены.
«Несчастный, — подумал Усмон Азиз. — У меня была все-таки цель, была надежда… Если сегодня схватит меня за воротник сама смерть — что ж, ничего страшного. Умру на родине, мой прах станет ее землей. А ты? — мысленно спросил он у Гуломхусайна. — Какие дела были у тебя в этих краях? Что потерял ты в этих горах? Разве разумный человек, зная и видя все наперед, согласится кинуться в водоворот? Пойдет за своей погибелью?.. Но почему мы оказались вместе? И отличаемся ли друг от друга? — теперь уже себе задал Усмон Азиз прямой вопрос — Ты пошел из-за денег… мечтаешь о жене, детях, крыше над головой… А я? Я, лишенный родины?! Я?! — словно вонзал он в себя это «я», всякий раз чувствуя, как щемящей болью отзывается сердце. — Есть между нами разница, есть… И очень большая. Не ты несчастен. Несчастен я — ибо если сам буду предан земле в этих горах, горькая участь ждет на чужбине мою жену и детей! А удастся вернуться, уйти живым — мой черный день никогда не посветлеет. Ибо до последних дней будет меня грызть тоска по родине, и вся жизнь моя напоена будет ядом. А ты — ты счастлив! Хоть и нищий ты — но на своей родине нищий!»
Усмон Азиз вздохнул. Теперь-то он понимал, что от Ибрагимбека и его покровителей — не знающих Бога англичан — ничего хорошего ждать не следует. Кровь и братоубийство — вот что несут они его земле. Если б заранее и наверняка знать все это…
Но с тяжелым, иссушающим душу чувством сам себе признался Усмон Азиз: он м о г знать, но не з а х о т е л.
Теперь-то, в свете последних событий, он прекрасно видел, что всего более Ибрагимбеку нужны были его деньги; имя его нужно было. Пусть, мол, знают люди, что и Усмон Азиз из Нилу встал в ряды в о и н с т в а и с л а м а и явился требовать свое. Подлый лис… Обманул — однако если по чести, то и сам он, Усмон Азиз, пожелал быть обманутым. Нищий Гуломхусайн вправе сейчас смеяться над ним! Кровь кинулась Усмон Азизу в голову, он тяжело задышал. Ладно, ладно… У этого п р е д в о д и т е л я, а еще вчера — закоренелого конокрада Гиссарской долины, дела не лучше. Хуже его дела, во сто крат хуже! Осел засмеется, увидев его в таком положении, а козел зарыдает. Мечется из конца в конец, ищет выход…
А где он — выход? Джигиты его либо полегли, либо добровольно перешли на сторону Советской власти. Даже иные курбаши, осознав, какая уготована им участь, сложили оружие в первые же дни набега. Покрыв себя позором, рассыпалось в о и н с т в о и с л а м а. А его предводитель, изверившийся во всех и как грозного призрака страшащийся отравы (ни крошки не положит в рот с чужого дастархана), будто одинокий сыч, мрачно сидит в своей палатке, а по ночам спит только под охраной двух джигитов, приходящихся ему дальними родственниками.
С отвращением вспомнил Усмон Азиз свою последнюю встречу с Ибрагимбеком.
Пять дней назад ему сообщили: вечером, не мешкая, явиться к беку. После жестоких боев у селения Сунбул Усмон Азиз потерял больше половины отряда и вместе с другими основательно потрепанными в схватках курбаши перешел в горы Бабатаг и разбил палатку в низине каменистого ущелья. Смутно было на душе у него, и, даже не взглянув на гонца, он холодно сказал:
— Хорошо. Приеду.
Час спустя, велев Курбану следовать за ним, а остальным — до его возвращения быть начеку, он направился к стоянке Ибрагимбека, которая находилась примерно в шести километрах пути в горной расщелине.