Три дня одной весны - страница 60
— Да! И с ними, и с другими бедняками… Даже четверо, если дружно возьмутся, гору сотрут в порошок. А семеро враждующих не уберегут и своего дастархана.
— От благих пожеланий земля еще никогда урожая не давала. И скота больше не становилось от пустых слов.
Юнус усмехнулся.
— Есть, бай, одна легенда, послушай…
— Да-да! — воскликнул Усмон Азиз. — Пора и нам набраться ума-разума. Послушаем умного человека…
Он откровенно издевался над Юнусом, но тот лишь укоризненно покачал головой и начал:
— Жил-был в некие времена один дехканин-таджик, вроде меня. Нашелся ученый муж — совсем как вон тот, — кивком головы Юнус указал на мулло Салима, — и говорит: молись день и ночь, бей поклоны, и бог тебе непременно пошлет обильный урожай. Дехканин так и делал: молился, кланялся — но проходил год за годом, земля истощалась, а урожая не было и в помине. Наконец, землепашец уразумел, что ожидать милости от всевышнего — пустое дело. И в семи местах туго затянув пояс, обратился прямо к божьему престолу и сказал: если Ты, создатель восемнадцати тысяч миров, и в этом году не дашь мне урожая, то я возьму его сам! Подобная строптивость привела бога в негодование, и он приказал Земле, чтобы она и впредь ничего не давала этому дехканину. А тот сказал: посмотрим, плюнул на поклоны и молитвы и принялся трудиться день и ночь. Пахал, сеял, поливал, жал, молотил — обильный урожай собрал он в конце концов! Само собой, это не понравилось богу, и он упрекнул Землю, что она не исполнила его волю и тем самым совершила великий грех. Земля отвечала: он так трудился, господи, так лелеял и берег свои посевы, что я не могла лишить его урожая. Человек победил меня, и я уступила ему. С той поры, — заключил свой рассказ Юнус, — Создатель всегда на стороне труженика.
— Что ж, — небрежно промолвил Усмон Азиз, — поблагодарим п р е д с е д а т е л я. Ты, — взглянул он на Юнуса, — на том свете теперь трудиться будешь.
Ничем не выдал своего волнения Юнус.
— Не бери на себя много, бай, — спокойно проговорил он.
Усмон Азиз тяжело усмехнулся.
— Я… — начал было он, но, не договорив, повернулся к племянникам и велел им отправляться домой. Когда они ушли, он обратился к мулло Салиму: — Имам!
— Да, почтенный?
— Вы знаете этого человека?
— Знаю: это обозливший бога предатель веры.
— Соответствуют ли шариату его поступки?
— Ни в какой мере, почтенный! Насильно сгонять скот мусульман в колхоз — это по шариату?
— Не лгите, мулло! — оборвал его Юнус. — Не лгите, ибо, по вашим же словам, сгорит могила лгуна. Мы в колхоз никого не тащили и скот ни у кого не отбирали.
— Верно! — сказал Зариф Барака. — Мы в колхоз добровольно вошли.
— Да, хлебом клянусь, что верно, — подтвердил один из дехкан.
Но словно не слышал их Усмон Азиз.
— Продолжайте, имам, — отчетливо произнес он.
— Итак, если позволите, — мулло Салим принялся загибать длинные пальцы. — Этот вероотступник звал людей вступать в колхоз… Детей, он говорил, надо посылать в школы неверных… А женщины и девушки, — мулло с возмущением загнул третий палец, — чтоб надрывались, подняв штаны, и наравне с мужчинами брались за лопаты и кетмени, пахали и плелись за волами!
— Что ж, — сказал Усмон Азиз, — какого в таком случае наказания достоин этот человек, родившийся мусульманином, но ставший блюдолизом у неверных и посягнувший на священную веру ислама?
— Удел его — смерть! — отчеканил мулло Салим.
Усмон Азиз глянул на Хомида.
— А вы как думаете?
— Я согласен с имамом. Эти голодранцы и меня изрядно помучили.
— В обоих мирах проклят будешь, Хомид! — крикнул Юнус.
— На твою голову твое проклятье! — закричал Хомид, но взгляд свой от Юнуса отвел.
— Недоумок, — процедил Юнус и сплюнул Хомиду под ноги.
— Он дурак, Юнус, он только одним днем живет, — подхватил Зариф Барака.
— Заткнись! — завопил Хомид.
— Тихо! — подняв руку, приказал Усмон Азиз и обернулся к Оросте. — А ты как думаешь, сестра?
— Я думаю… — Она вздохнула и умолкла. Затем, подняв голову, бросила короткий взгляд на Юнуса и повернулась к брату: — Как вы скажете.
Усмон Азиз посмотрел на Юнуса.
— Слышал?
Тот спокойно кивнул:
— Слышал.