Три дня одной весны - страница 9
— Почтенный, — растерянно озираясь, проговорил Халимбай, — но что станет со священной верой ислама?
Усмон Азиз покачал головой.
— И со священной верой, и со всеми нами… все, бай! Не будем больше об этом. — Он вытащил из кармана кожаный мешочек и, развязав его, высыпал перед Халимбаем пригоршню красных золотых монет. — За хлеб-соль тысячу раз вам спасибо. За службу… И не скупитесь, бай! Купите себе новые сапоги, халат, порадуйте обновками детей и внуков… Я оставляю вам и палатку — на тот случай, если вы не захотите пустить в свой дом постучавшего в ваши ворота странника.
— Да приумножатся богатства господина, да будет острым его меч! — вне себя от радости воскликнул Халимбай и, почти упав на дастархан, бросился собирать монеты.
С едва заметной брезгливой усмешкой наблюдал за ним Усмон Азиз.
— Вся жизнь человека, — задумчиво проговорил он, когда Халимбай засунул за полу халата, в потайной карман, последнюю монету, — это цепь обольщений. Есть обольщение женщинами… обольщение славой… есть обольщение деньгами. Не обольщайтесь ими, бай! Я вам расскажу на прощание о великом Искандаре[4] — покорителе многих царств и земель. Звезды на небесах — и те меркли перед его величием и славой. Но пришла пора и ему познать смерть. Почувствовав ее приближение, созвал Искандер верных друзей и завещал им, чтобы, когда отправится он в последний путь, обе его руки высовывались из гроба.
— Прости, о боже! — воскликнул Халимбай, в знак удивления схватившись за воротник и вытаращив свои и без того выпученные глаза. — Проделки дьявола, не иначе.
— И так ответил Искандер на недоуменные вопросы своих сподвижников: пусть видят люди, что я, властелин полумира и обладатель несметных богатств, ухожу в могилу с пустыми руками. И пусть хоть немного смягчатся их сердца, ожесточенные погоней за богатством и почестями… Так-то, бай! Все равны перед смертью — и великий шах, и последний нищий. Это единственное равенство, которое я признаю.
С этими словами Усмон Азиз быстро встал и набросил на плечи халат.
— Пора в путь.
— В какие же места, почтенный, собираетесь вы теперь направиться? — нерешительно спросил Халимбай.
— Куда бог укажет.
— Господин еще вернется, или…
— Нет, бай, скорее всего мы больше не возвратимся. Бесполезно!
— Если так, — с дрожью в голосе проговорил Халимбай, — то на кого же я, несчастный, буду надеяться…
— Уповайте на всевышнего, бай, — усмехнулся Усмон Азиз. — Теперь только ему по силам вам помочь.
Но ничего, казалось, не видел и не слышал Халимбай. Картины одна ужасней другой рисовались ему, и он потерянно бормотал:
— Завтра нагрянут… организуют колхоз… все велят сдать, все: имущество, землю, живность… или скажут: в ссылку! И жену мою, дочь мою с открытыми лицами проведут перед толпой… О я, несчастный! О какой камень, почтенный, биться мне головой! — завопил Халимбай. — О какой камень…
И, упав на колени, он обнял мягкие голенища сапог Усмон Азиза.
— Валунов и камней тут сколько угодно, — без тени улыбки сказал Усмон Азиз. — Да встаньте же вы! Встаньте, говорю вам! — вдруг закричал он, наклоняясь и разжимая руки Халимбая. — И вы еще хотите, чтобы вас называли ч е л о в е к о м!
Вскочив на ноги, принялся упрашивать его Халимбай:
— Возьмите и меня, почтенный. Увезите с собой… Есть у меня немного денег, хватит нам со старухой на спокойную жизнь… Возьмите! Рабом вашим стану… на всю мою жизнь ваше клеймо поставлю… вашей собственностью буду… Возьмите!
— Куда?
— Через реку… в Пешавар… говорят, у вас там теперь дом, семья…
— Нет, бай, — Усмон Азиз откинул полог палатки. — Никуда я вас не возьму. Я сейчас и сам, — с мрачной усмешкой проговорил он, — своей дороги не знаю.
…Костер давно погас, и на его месте остался лишь пепел. Убрана была вторая палатка, оседланы кони, и винтовки висели за плечами у всех спутников Усмон Азиза. Увидев его, они в знак уважения приложили руки к груди. Он спросил у них:
— Устали?
В ответ, однако, не послышалось ни единого звука.
Однообразный шум воды доносился из ущелья. Постукивали копытами и грызли удила кони, и фыркал, обнюхивая пепелище, осел Халимбая. В конечном свете порхали над пестрым разнотравьем крупные бабочки. Усмон Азиз долго следил за причудливым полетом одной из них, потом снова обернулся к своим спутникам и, заговорил: