Три месяца в бою. Дневник казачьего офицера - страница 8
Они держатся скромно и слегка туповато и вяло. Немцы – напыжились и, несмотря на свое положение пленных, держатся вызывающе, будто 6 они, а не их конвоируют. Иногда наглят до невозможности. На одной из станций, где мы хотели напиться кофе и достать свежего печенья, в зале первого класса мы застали важно развалившихся по стульям пленных немецких офицеров. Они позабирали в буфете все, что там было свежего, и даже не встали, когда в зал вошли мы, имея во главе генерала. Последний так возмутился их наглыми взглядами сверху вниз на нас, что приказал конвоировавшему их прапорщику из запасных вывести их из зала и посадить по вагонам.
Недовольные немцы с демонстративными дерзкими взглядами вышли из залы, преследуемые враждебными взглядами станционной прислуги, запуганной словами конвоира-прапорщика, сдуру им брякнувшего, что пленных немцев приказано всячески ублажать и кормить вовсю в дороге.
Как фамилия этого дурака – не помню.
Удивительно необидчивый народ мы, русские!
Немецкие толпы вооруженных дикарей насилуют наших женщин в пограничных городах нашего же государства, а мы за это кормим их пленных горячими булками и поим свежим кофе. Где у нас обидчивость? Или нет ее совсем? В газетах промелькнуло сообщение (не знаю факт ли?), что на одном из волжских пароходов капитан, имевший на борту партию пленных немецких офицеров, закрыл буфет 1-го класса для всех пассажиров, предоставив в распоряжение первых весь свой буфет. Интересно, сделал ли бы он это, если б его жену в Калите изнасиловала целая рота пьяных немецких солдат с тупо-животными физиономиями (если только у них есть физиономии)!
Солдаты наши мрачно глядят на немцев. Зато с пленными австрийцами быстро дружат.
До сих пор не знаем, куда мы идем. Получаем каждый день новое расписание, станций на десять и… только! Тщетно гадаем – в Австрию или в Пруссию? Наш вагон разделился на две партии; большинство стремится в Краков.
Наш старый дивизионный врач соблазняет нас краковянками и рассказывает чудеса о Кракове, где когда-то в молодости он жил.
Меньшинство стоит за Пруссию. Там главное дело, убежденно говорят они. А австрияки – это так…
Я лично за Австрию. Хочется побывать на юге.
Да и участие на фронте, где заранее все уверены в победе, – привлекает. А Пруссия кажется холодной, неприятной и какой-то жуткой.
Какая все-таки коллосальная перемена за десять лет.
Где все эти пресловутые телеграммы:
«Перевалив Урал, шлем привет и т. д.» и подписи en toutes tettres – «офицеры такого, № такой-то, полка».
Теперь не то! На громадном протяжении, от границ Тихого океана и до песчаных холмов Западного края по одно- и двухколейным стальным путям движется сплошная, непрерывная змея поездов. Эшелон за эшелоном, полк за полком, корпус за корпусом – идут и идут. Идут молчаливо и серьезно. Куда? Они не знают!
Да и нужно ли знать? Нет! Не нужно. Увидим сами, где будем драться.
А знай мы заранее это, – долго ли до греха?
И без желания – проболтаться можно. А сколько тут шпионов понасыпано во всех этих Лунинцах, Пинсках, Гомелях и прочих трущобах этого края. Да, научились мы многому за Японскую войну. И приятно сознавать теперь свою разумную силу, приятно чувствовать умелое спокойное руководительство этими миллионами штыков, мощь которых висит на кончике карандаша двух-трех умных людей. Очевидно, это же сознают и те, которые уже дерутся. Поэтому-то наверное и идут так блестяще наши дела, что теперь у нас «полный порядок» и «строгая обдуманность» всякого нашего шага. И это сознание дает большую уверенность нам, чем лишний корпус резерва в бою.
А все-таки, кажется, едем в Люблин. Говорят, великолепные есть клинки у венгерских конных полков. Вот бы забрать парочку… Ну, да увидим, что судьба пошлет!
Завтра 10-й день пути! Скорей бы! Скорее!
20 августа
Вот тебе и Австрия! Вот тебе и клинки старинные и столетнее вино!
С курьерской скоростью летим на северо-запад!
Попали-таки в Пруссию! Судя по некоторым данным, там обстановка значительно серьезнее, чем в Галиции.
Не знаешь чему верить… Одни говорят одно, другие – другое, а газеты – третье… Причем всякий из рассказывающих освещает факты по индивидуальности. Пессимист – плачевно, оптимист – все в розовом цвете, а скептик – с мрачной угрозой в голосе. Довольно крупная, но по существу ничего важного не представляющая, неудача корпусов Самсонова комментируется на тысячи ладов.