Три рассказа из архива на Лубянке - страница 4
— Тише, тише!..
Он взглянул на сцену. Модный тенор заканчивал арию Ленского. Николай Иванович, занятый своими мыслями, этого даже не заметил.
Дали свет.
В антракте Николай Иванович вышел в фойе. Он шел, плечистый, седовласый, на его большом носу сверкало пенсне. Он шел походкой прямой — походкой старого солдата, и на зеленом френче в петлицах рубинами горели два ромба, а на груди — орден Красного Знамени.
Он был еще далеко не стар, Николай Иванович. Ему исполнилось сорок семь лет. Это пустяки. Для тех, кто занимается гимнастикой и мало пьет. Правда, за плечами много пережитого, но у кого его нет?
Николай Иванович подошел к буфету, взял стакан чаю и пирожное.
Вот две дамочки, еще довольно молоденькие, посмотрели на Николая Ивановича и томно усмехнулись.
Но профессор Аргутинский — консультант Главного военно-артиллерийского управления — не обратил на них внимания. Николай Иванович пил чай, в его пальцах крошилось пирожное. Он пил чай и вспоминал. Так бывает, вспоминаешь иногда о прошлом, и катушка воспоминаний развертывает разноцветные свои нитки.
«Позвольте, — думал Николай Иванович, — когда же я в четвертый раз слушал «Евгения Онегина»? Ах, да! В 1917 году, в сентябре!» Его избрали от армейского комитета с наказом в Петроградский совет. Наказ требовал отмены смертной казни, демобилизации и заключения мира… Командование было против сепаратного мира, большинство офицерства тоже, но солдатская масса и офицеры-артиллеристы настояли на этом.
Вместе с двумя солдатами был послан в Петроград и подполковник Николай Аргутинский, «мерзкий пораженец», как его звали в штабе.
В Совете делегацию армии встретили аплодисментами большевики и беспартийные. Эсеры и меньшевики хмурились. Однако Совет обещал выполнить наказ солдат. Но зато подполковника Аргутинского вызвал к себе в Зимний дворец Главковерх и военный министр Керенский и, брызгая слюной, кричал: «Я вас, гражданин офицер, пошлю в дисциплинарный батальон! Вы немецкий шпион и сподвижник Ленина! Вы… Вы…» Тогда подполковник Аргутинский почувствовал острый гнев в концах пальцев. Он хотел выругать этого франтоватого бритого присяжного поверенного — но он был солдат. Аргутинский круто повернулся и вышел на лестницу — мраморную лестницу дворца русских самодержцев.
Вечером он уехал в Псков.
Николай Иванович задумчиво сидел перед остывшим стаканом чая.
Он смотрел на разрисованные узором стены, мимо проходили и улыбались веселые люди, они шли хозяевами своей родины, хозяевами культуры прошлого, настоящего и будущего.
Николай Иванович смотрел на разрисованные стены и видел вчерашнее.
Вот в дни Октябрьского переворота, когда приказом нового советского правительства прапорщик Крыленко принял власть Главковерха и все упорнее и упорнее росла у солдат надежда на мир, на отдых, в большом зале дворца псковского губернатора армейский совет обсуждал создавшееся положение, к Николаю Ивановичу, избранному в президиум, подошел командир дивизии генерал Покотилов и, остановившись перед ним, раскачиваясь на носках, бросил презрительно: «Изменник Родины!»
Николай Иванович вздрогнул, открыл глаза и увидел, сейчас увидел по-настоящему людей, заполнявших театр.
Прошли мимо трое курсантов-артиллеристов. Их новая форма поражала чистотой; ловко перетянутые ремнями, с белыми воротничками, гладко выбритые, они производили прекрасное впечатление. Заметив Николая Ивановича, они повернули к нему свои головы и поклонились. Это были его ученики. Он не помнил их фамилий, но их лица запомнил. Было приятно, что они поклонились ему так почтительно, с уважением не только к его ромбам, а к нему самому — как профессору.
«Вот она, Родина!» — подумал Николай Иванович, и ему вдруг сделалось чрезвычайно тепло и радостно.
Раздался звонок, и все устремились к своим местам.
Последнее действие «Евгения Онегина» Николай Иванович прослушал с удовольствием и, выйдя из театра на заснеженную площадь, вместо того чтобы ехать на трамвае, решил пройтись пешком.
Падали снежинки. Они падали на лицо и таяли. Большое здание новой гостиницы сияло своими этажами. С шумом проносились автобусы; легко вздыхая, проплыл на улицу Горького троллейбус.