Три версты с гаком. Я спешу за счастьем - страница 19

Артём опустил руку с молотком. Действительно, чего это ему пришла в голову блажь заколачивать окна? Повесил замок и поезжай. Но отступать уже было поздно: два окна заколочены, осталось одну доску приколотить на третье.

Закончив дело, Артём подошёл к Кириллу Евграфовичу. Худое, с пропечёнными на солнце скулами и тонкими губами лицо председателя было хмурым.

— Недолго же ты у нас погостил, — сказал Носков.

— Дачником не привык прохлаждаться, а для работы здесь нет никаких условий: изба низкая, тёмная. Я уж не говорю, того и гляди развалится… Мне света много нужно, Кирилл Евграфович.

— Гляжу, избалованный вы народ — художники… А ты возьми да поправь избу — то! Сделай повыше да посветлей.

Артём присел на бревна, закурил. Солнце уже скрылось, и на посёлок из — за леса наползала сиреневая дымка. На крыше соседнего дома с дребезжанием крутился самодельный деревянный флюгер. Это Санька, сын Николая Даниловича Кошкина, сегодня смастерил и поставил.

Кирилл Евграфович присел рядом. Артём протянул ему сигареты, но тот отказался. Достал «Беломор» и тоже закурил.

— Парень ты, видно, работящий, — помолчав, сказал председатель. — День — деньской бродишь по селу, лесу — все рисуешь. Небось целую папку изрисовал? А зачем тебе все это? Башня, станция, лес? Так в папке и останется?

— Может, и в папке, — ответил Артём.

— В искусстве я не шибко разбираюсь, — продолжал Носков. — Ну, в Третьяковке был, в Эрмитаже… Так, все наскоком, долго в городе не задерживаюсь, да и других дел там по горло хватает. Жена, дети уйму заказов надают, так что больше по универмагам, чем по театрам да музеям… Твоих картин, сам понимаешь, я не видал, а вот как ты считаешь, есть у тебя такие, чтобы потом в музее висели и народ на них смотрел? Я понимаю, бывает, при жизни и не дождёшься такого, но сам — то ты должен чувствовать: есть у тебя такие картины? Или ещё не нарисованы?

«Ох и хитрый ты мужик, Кирилл Евграфович! — подумал Артём. — На такой вопрос сразу и не ответишь…» Есть ли у него, действительно, хотя бы одна картина, достойная быть выставленной в Русском музее? Пожалуй, нет. За последние два года они с Алексеем оформили Дворец культуры и музей… Огромные панно, человеческие фигуры на фасаде дворца, по три метра каждая, расписанные потолки, стены… Наверное, по масштабам работы они с Алексеем переплюнули Репина с его «Государственным советом»… В «Вечерке» писали, что работа выполнена талантливо. Хвалили в Союзе художников, заказчик, помимо договорных сумм, премию выплатил… Казалось бы, радуйся, Артём: работа принята, оплачена, похвалили, — чего ещё нужно? Не было настоящего творческого удовлетворения. Того самого, которое он испытал, закончив небольшой портрет маслом Николая Черкасова… Учителя в институте имени Репина очень высоко оценивали его живопись. Курсовые и дипломные работы несколько раз выставлялись. Одна даже получила премию… А потом одна неудача, вторая… Кто — то сказал, что в его картинах не хватает жизни… Тогда эта истина показалась ему примитивной. А пожалуй, тот человек прав.

На эти мысли навёл Артёма вопрос председателя поселкового Совета. А тот молча курил, смотрел на дорогу, над которой охотились за мошкарой ласточки, и не торопил с ответом. Впрочем, ответ Артёма был коротким:

— Нет у меня хороших картин, Кирилл Евграфович… Пока нет.

— Хорошую картину нарисовать небось то же самое, что новый дом построить?

— Я думаю, потруднее, — подумав, сказал Артём.

— А ты боишься старую избу раскатать, — улыбнулся Носков. — Дед твой этот самый дом шесть десятков лет назад по брёвнышку сложил. Своими собственными руками…

— Наверное, я не в деда пошёл.

— А на вид — вылитый Андрей Иваныч… И борода такая же. Только у него, понятно, седая… Пенсия — то у твоего деда была не ахти какая. Маленькая пенсия. По рублю старик откладывал на ремонт дома… Знал, что умрёт, а до последнего дня откладывал. Не для себя, понятно.

— Для кого же?

Кирилл Евграфович встал с брёвен, отряхнул галифе.

— Не люблю я заколоченных домов, — сказал он. — Сколько на моем веку людей свои дома заколачивали! Вот как ты. А глядишь, через год — два снова возвращаются… Пустой дом для меня что покойник. Стоит, глядит на тебя мёртвыми глазами, аж с души воротит. Нехорошо, когда люди свои дома заколачивают…