Три весны - страница 47
Костя не мог допустить, что его отец трус. Нет, он, может быть, и не герой, но он как все. А не рвется в армию, чтобы не оставить одну мать. Он не может без нее, хотя иногда и бывает с нею грубым. А еще отец очень уж самолюбив. Почему, мол, других считают незаменимыми и держат на броне, а он что, хуже их, что ли?
Костя закурил и прошел в беседку. На покинутом столе клевали хлеб и недоеденную окрошку куры. Костя замахал на них руками, и куры, громко крича и похлопывая крыльями, бросились наутек.
Последние часы нужно побыть с отцом. Проводить в военкомат и на поезд, если отправят сразу, не распустив по домам. Только бы отец не обижал мать.
А если попроситься в одну часть с отцом? Не с ребятами, как хотелось до сих пор, а с отцом? Нет, отца, пожалуй, на фронт не пошлют. Если ж и пошлют, то в какие-нибудь ездовые или санитары. А Косте нужно на передовую, обязательно туда, где воюют винтовкой и штыком. Там настоящее место для комсомольцев. Залпами встречать вражеские цепи, и самим ходить в атаки.
Когда Костя вернулся в дом, отец, не торопясь, собирал в мешок всякую всячину. Положил кусок сала и бритву, старую алюминиевую ложку и подшитые материей шерстяные носки. А мать стояла рядом, держа в руке белое бязевое его белье, и молча наблюдала за отцом. Вид у отца был все еще растерянный и обреченный.
— Почему это явка немедленная? — вдруг как бы у самого себя спросил отец. — Почему не указаны часы? Куда так срочно?
— Дай-ка я посмотрю, — сказал Костя и взял со стола повестку.
— Посмотри-ка, что там, — просто сказала мать.
Костя пробежал взглядом голубой листок. И не поверил своим глазам. Пробежал снова, рассмеялся. Отец взглянул на него и в сердцах сплюнул. А мать бросила белье на подоконник, зачем-то вытерла руки о фартук, спросила:
— А и чего ж ты там вычитал?
— Что родителя забирают. Видишь, как ему весело стало! Видишь, как он благодарит за то, что тянулся на него столько лет! — горько, чуть не плача, проговорил отец.
— Да не тебя забирают, папа. Тут про велосипед. Сдать немедленно в коммунхоз.
— Да ну! — не поверил отец. Он взял у Кости повестку и долго, ничего не соображая, вчитывался в нее.
— Не знаешь, за что и расписался. Так себе и смертную казнь подпишешь, — сказала мать.
Отец повеселел. Он тут же стал выкладывать из мешка все, что успел положить. Дошла очередь до бритвы — отец поправил ее на ремне, намылил помазком впалые щеки, усы и бороду и принялся бриться. Он брился основательно, до блеска.
— А я думаю, как же так. Оформили бронь и вдруг — собирайся, — сказал он, вытирая бритву о клочок газеты. — Хорошо, что ты разглядел, а то явился бы в горкомхоз с котомкой за плечами. Такие дела.
Костя подождал, пока отец побреется, и спросил:
— Может, мне свести велосипед?
— Только ты поснимай резину, насос. Ключи возьми.
— Нет, ничего я не сниму. Если хочешь, сам снимай и сам веди, — возразил Костя.
Тихую улочку запрудили, плотно закупорили велосипедисты. Не протиснуться к воротам. Каждый норовит побыстрее разделаться со своей машиной. Потому и нажимают со всех сторон.
— Не пускайте без очереди! — кричат передним.
— Сдал и отходи! Чего там стоять!
— У меня немецкий гоночный. Как быть?
— Гитлеру подарим твой гоночный, чтоб драпать ему было способнее!
В толпе Костя увидел Илью Туманова, окликнул. С грехом пополам пробились друг к другу. Илья шел прямо по арыку — по колена в воде, неся машину на вытянутых руках.
— Может, прокатимся напоследок? — предложил Костя. Он все-таки настоял на своем: велосипед сдавал сейчас в полном порядке.
Илья согласился. Они вывели из толпы свои машины и узеньким, сплошь перекопанным переулком направились на соседнюю улицу. В одном месте Илья поскользнулся в своих мокрых туфлях и упал. Хорошо еще, что не полетел в глубокую траншею, неизвестно для чего вырытую.
— Надо переобуться, — сказал он, устраиваясь на куче сброшенного здесь битого кирпича.
Пока Илья снимал туфли, выжимал носки и обувался. Костя рассказывал ему о том, как он вместе с друзьями ходил в военкомат. Не повезло, не приняли их в тот день. Еще побольше людей, чем здесь.
— И меня возьмите. Я об этом подумывал уж, чтоб идти на фронт всем классом. Пехота не авиация — всем места хватит, — рассудил Илья.