Три войны России с Украиной - страница 31

и т. д., и т. п.

На самом деле в Брест-Литовске интересы большевиков в очередной раз совпали с интересами германского военного и политического руководства. И интерес этот сложился самым естественным образом от воздействия комплекса исторических факторов, а не потому что между большевиками и германским генштабом будто бы имелись отношения коммерческого характера[95].

Отнюдь не денежной помощью со стороны германского генерального штаба нужно объяснять победы большевиков на фронтах Гражданской войны: они происходили от действительно массовой поддержки их намерениям в городе и на селе – не в последнюю очередь под воздействием анархического флера, которым сопровождалось движение красных войск по стране. Сам Деникин недвусмысленно это подтверждал в своих воспоминаниях: «Ростовский орган с. д. «Рабочее дело» (№ 8, 1918 г.) приводил интересный факт: возвращение из ограбленного Киева Макеевского отряда рудничных рабочих, их “внешний облик и размах жизни” вызвали в угольном районе такое стремление в красную гвардию, что сознательные рабочие круги были серьезно обеспокоены, “как бы весь наличный состав квалифицированных рабочих не перешел в красную гвардию”»[96].

Эта массовая поддержка, кроме того, происходила от обещаний реализовать многовековую мечту неимущих классов – поделить имущество имущих. Провозглашенные Лениным в ходе 2-го съезда Советов декреты и лозунги «Земля – крестьянам!», «Заводы – рабочим!» и «Мир – народам!» сыграли свою роль. Между прочим, большевики эти свои обещания в точности выполнили. И начали их выполнять как раз с заключения мира. Практически одновременно помещичья земля действительно перешла из частного владения в общекрестьянское. Правда, совершенно не так, как рассчитывали сами крестьяне – чтобы каждому по собственному наделу, а так, что земля стала принадлежать «совместным» и «коллективным» хозяйствам, то есть всем сразу, а в отдельности – никому. Таким же в точности образом обстояло дело и с заводами. К чему все это привело в дальнейшем – предмет отдельного разбирательства.

Можно было бы утверждать, что совершенно не так, как во времена самодержавия, обстояли дела во взаимоотношениях большевистской России с Украиной в конце 1917 – начале 1918 гг. И не так, как во взаимоотношениях Центральной рады с Временным правительством: ведь Ленин декларировал право наций на самоопределение. На самом деле Ленин такими декларациями просто тянул время, ожидая, когда по мере продолжения мировой войны обнищание масс в тылу и остервенение голодных и усталых солдат на фронте приведет к таким же кардинальным изменениям государственных устройств в европейских странах, какие произошли в России в феврале 1917 г. И, надо отдать должное, значительная часть ожиданий Ленина оказались оправданными: и германская монархия, и «лоскутная» австро-венгерская вслед за российским самодержавием рассыпались в прах еще до конца 1918 г.

Но после того, как поле битвы за Украину в значительной степени оказалось расчищенным самим ходом истории, новая советская Россия тут же предъявила те же самые феодальные права на ее территорию, сырьевые и человеческие ресурсы, что и самодержавие. «Что двигало большевиками в их походе на Украину? – задавались вопросом сторонники независимости Украины еще в начале 20-х гг. прошлого века (то есть вскоре же после окончательной оккупации Украины большевиками). – В первую очередь Украина была нужна им как колония, без которой, по их мысли, они не могли существовать… По мысли большевиков, отделение Украины не только провоцировало экономическую разруху в Московщине, но вредило самообороне самой Украины, не давало ей возможности самой справиться с силами контрреволюции»[97].

Большевикам было на руку все, что происходило в Украине, называть «контрреволюцией», если только события не вели там к установлению советской власти: в этом они, как известно, видели единственное благо не только для Украины, но и для всего человечества. И если происходящее не совпадало со стремлением к этому идеалу, следовало помогать «делу» оружием.