Три Ярославны - страница 10

Катакалон говорит:

– Этот человек не писарь, но ученый муж и хронограф, и пишет он для того, чтобы потомки знали о делах наших дней. Он и твои подвиги опишет, Харальд, и ты прославишься в веках, коли и вправду их совершишь!

Харальд промолчал, ибо негоже хвастать тем, чего еще не сделал. Но Ульв сказал:

– Можешь не сомневаться.

А Эйлив прибавил:

– Да только узнают об этом не по его дощечкам, а из песен самого Харальда.

Дерзки были эти слова, но Катакалон не рассердился, а улыбнулся ласково и говорит:

– Правда, Харальд, я и забыл, что ты сам скальд. Как это у тебя поется: «Русская дева в Гардах меня замечать не хочет?»

Харальд опять промолчал, только нахмурился. А Ульв говорит как бы невзначай:

– Сдается, не зря мы взяли с собой мечи.

Но тут в термы вошли несколько синих людей, как мы называем курчавых жителей Африки, и при них были морские губки и ароматные масла. И они принялись мыть и растирать всех с великим искусством, так что каждая мышца загоралась, как в бою.

Потом их сменили семь прекрасных дев, они укутали каждого в белые ткани и отвели в мраморную же, но сухую палату, где накрыт был стол с вином и яствами.

И когда хозяева и гости возлегли за столом, рабы разлили вино, а приставленный человек снова заиграл на флейте, спафарий Катакалон поднял чашу и говорит:

– Рад я, Харальд, что ты принял наше приглашение, ибо, поверь, нет выше счастья и больше проку, чем служить благочестивому василевсу и великой Византии!

Харальд выпил свое вино и говорит:

– Теперь-то уж мы сможем повидать конунга?

Катакалон поморщился и отвечает:

– Я понимаю, что тебе не терпится совершать подвиги во славу Елизаветы. Но не такое это простое дело – увидеть благословенного порфироносца.

– Чего же сложного? – говорит Харальд. – Русского конунга может увидеть всякий, и без церкви и бани.

– Даже ночью, – вставляет с усмешкою Чудин. Но Харальд поглядел на него строго, потому что не время было таким шуткам.

Рабы налили еще вина, и Катакалон говорит:

– Нет спора, архонт руссов – могучий государь и велики его владения. Но можно ли их сравнить со Священной Империей ромеев? Она простерлась от Палестины до Пиринеев, от Африки до Иллирии, и сам подумай, во сколько раз у императора больше государственных дел, чем у русского князя?

Харальд говорит:

– Во сколько же раз мне дольше ждать?

Грек говорит:

– А тебе и не надо ждать, если так спешишь. Все можешь решить со мной – венценосный дал мне право на это. И договор уже составлен – на греческом и славянском языке.

Табулярий подносит ему два свитка, и Катакалон передает один Харальду и ждет, что тот будет делать. Харальд же ничего делать не торопится, только на Чудина поглядел, потому что не знал грамоты. И Чудин не знал. Он говорит:

– Не пристало боевому ярлу утруждать себя чтением. Прикажи послать за нашим чтецом на корабль, забыли в спешке, а зовут его Феодор.

И вот проходит немного времени, и скороходы возвращаются с Феодором, который выглядит как помутившийся разумом, водит вокруг ошалелыми глазами и одно только бормочет: «Лепота… лепота чудная…»

– Очнись, – говорит ему Харальд и протягивает свиток.

Тогда Феодор как бы и вправду очнулся, узнал, с кем он и где, и говорит:

– Голова кругом пошла, столь чуден град сей зодчеством своим, ваянием и живописью! Дозвольте вина выпить.

Феодору наливают вина, он выпивает, разумом совсем светлеет и разворачивает свиток.

Катакалон говорит:

– Пусть твой чтец поправит меня, если что не так. – И он читает по своему свитку и доходит до главного, где говорится об условиях договора. – «За службу же, – читает Катакалон, – благословенный заплатит пятнадцать тетрадрахм, или три эрийра, на воина и двадцать пять тетрадрахм на рулевого». Так? – спрашивает он Феодора.

– Так, – говорит Феодор, следя по своему свитку.

– «С добычи же, за вычетом трех четвертей в казну Империи, Харальд получит свою полную треть, сколь бы велика ни была добыча»…

– Так, – радуется Феодор.

– «Для жилья же Харальду с людьми будет выстроен дом, обитый изнутри красным бархатом, и во всем ином они будут чтимы как приближенные слуги василевса». Так? – завершает Катакалон.