Три жизни Юрия Байды - страница 22
Женщина встала, отвернулась, подняла юбку повыше колен. Послышался треск раздираемой материи.
— Позвольте перевязать вас, — несмело обратилась к раненому.
— Не надо, гражданочка, обойдусь…
Но она продолжала настаивать, свертывая оторванную от подола белую полоску. Раненый перестал сопротивляться.
— Звать-то тебя как, красавица? — спросил он, следя за ее пальцами, бинтующими ногу.
— Леся…
— Спасибо тебе, сестричка Леся. У тебя золотые руки…
Дед Адам отдал Лесе плачущего ребенка, молвил расстроенно:
— Животом мается парень…
— Не знаю, дедуня…
— Не знаешь… Чернички бы насобирать, сок черничный с молоком очень способствует…
— Нету у меня, дедуня, молока, пропало.
— Беда… одно к одному… — покачал сокрушенно головой Адам. — Старому умирать неохота, а ему, малому, зачем?
Какой-то боец не находил себе места, то туда ткнется, то сюда. Изводят мысли маетные. Это Музгин, парашютист, подрывник по специальности. Постоял с минуту над убитым пулеметчиком Васей, ушел, вернулся с саперной лопаткой, принялся с ожесточением копать мокрую, перепутанную корнями землю.
Максим Костылев, подперев рукой голову, смотрел, как он работает, затем встал, присоединился к нему. Вот еще один подошел, копают втроем. Слышно тяжелое дыхание, треск разрубаемых корней.. Скрипнул черенок, Музгин приглушенно вздохнул. Немцы пустили ракету, и над лесом она замерцала, словно от электросварки, голубым светом.
Васю-пулеметчика зарыли, помолчали, отдавая последнюю дань. Тихонько всхлипывала Леся, время от времени хрипло вскрикивал ребенок. Опять над верхушками деревьев прошипела ракета. Максим, не сказав никому ни слова, скрылся в гуще зарослей.
Из болота промозглой влагой сочился и сочился туман, оседая на листьях, на лицах, собирался в капли. Капли скатывались, и, казалось, по тебе ползают мурашки.
Прошло довольно много времени, прежде чем появился Максим. Он возник при очередной вспышке ракеты, и все увидели, что он до пояса мокрый. Сапоги в тине, опутаны стеблями травы.
— Нашел!.. — не сказал, а прохрипел надрывно, обводя товарищей шальными глазами.
На бойцов это не произвело впечатления, не возникло интереса к находке Максима. Он поискал взглядом Афанасьева, стукнул себя кулаком в грудь:
— Да провалиться мне на месте, если я не был на том берегу!
Люди сразу же встрепенулись, вскочили. На лицах еще неверие, сомнение. Максим торопливо продолжал:
— Я прошел в тумане у них под носом. Все пройдем, если тихо…
— Максимушка, корова тя забодай! — взволнованно воскликнул Кабаницын, схватил его руку, бурно затряс.
— Как тебе удалось? — спросил Афанасьев.
— Дед Адам меня надоумил. Давеча мы с ним в спешке малость прохлопали, не разглядели. А когда, немцы стали ракеты пулять, подсвечивать, вижу: следы лосей идут в одном направлении, к воде, а назад — нет. Ну и я — в воду, лосиным бродом выбрался на ту сторону.
— Молодец! Выношу тебе от лица службы благодарность. Товарищи, времени в обрез. Костылев, вы поведете группу, а я сниму постовых и секреты и пойду замыкающим. Тишина и еще раз тишина, если хотите остаться в живых.
Через короткое время вереница людей потянулась к воде, и вдруг снова… нет, это был не залп, не гром, это плач ребенка, звучавший сутками в ушах бойцов, раздался из тумана и пронесся вдоль колонны как властное напоминание о жизни… Глухой всеобщий вздох, точно всхлип отчаянья, просочившись сквозь трепетную листву осинника, лег к ногам Леси. Она виновато посмотрела на бойцов, сказала:
— Идите, пожалуйста… скорее. Идите без нас…
Сказала шепотом, но услышали все.
— О, господи! — вырвалось у Адама.
И опять тишина — живая, напряженная. Тишина, когда дыхание и стук сердца кажутся оглушительными.
Афанасьев подергал себя за мочку уха.
— Товарищ командир, разрешите? — обратился к нему Максим. — Брать с группой малого нельзя, выдаст своим криком. Давайте я провожу всех и тут же вернусь за Лесей с мальцом.
Афанасьев посмотрел на часы, покачал отрицательно головой:
— Времени не хватит, вот-вот начнет рассветать.
— Ах, разрази тя гром — ругнул неизвестно кого Кабаницын и потряс фляжкой. — У меня тут шнапсу осталось, дадим глоток пацаненку, и он уснет.