Тридцать три несчастья. Том 3. Превратности судьбы - страница 42

– Вот и гауптвахта! – крикнул он. – Ха-ха галантерея!

Из шлема опять донесся кашель Солнышка – на этот раз громкий и лающий, гораздо хуже прежнего. Судя по всему, зловредный медузообразный мицелий продолжал разрастаться. Вайолет сделала еще одну попытку убедить негодяя дать им возможность оказать помощь сестре.

– Пожалуйста, отпустите нас на «Квиквег», – попросила она. – Слышите, как она кашляет?

– Слышу, – отвечал Граф Олаф, – а мне-то что?

– Пожалуйста! – крикнул Клаус. – Речь идет о жизни и смерти!

– Естественно. – Олаф ухмыльнулся и повернул ручку. – Уж мой помощник добьется от вас, где сахарница, даже если ему придется разорвать вас на кусочки!

– Послушайте моих друзей! – взмолилась Фиона. – Так точно! Мы в ужасном положении!

– Не сказал бы. – Граф Олаф гадко улыбнулся.

Дверь со скрипом открылась, и глазам детей предстала маленькая пустая комната. В ней не было ничего, кроме табурета, на котором сидел какой-то человек и с явным трудом тасовал колоду карт.

– Разве воссоединение семьи может быть ужасным? – И с этими словами Олаф втолкнул детей в комнату и захлопнул за ними дверь.

Вайолет и Клаус посмотрели на олафовского сообщника, потом повернули шлем так, чтобы и Солнышко могла его увидеть. Бодлеры, конечно, нисколько не удивились, что человек, тасовавший карты, их старый знакомый – тот самый крюкастый. Присутствие его отнюдь их не обрадовало, к тому же они испугались, что пребывание на гауптвахте сделает невозможным спасти Солнышко от растущих внутри шлема грибов. Но, посмотрев на Фиону, они увидели на лице миколога удивление и радость при виде того, кто встал с табурета и в изумлении замахал крюками.

– Фиона! – воскликнул он.

– Фернальд! – отозвалась Фиона.

И Бодлерам подумалось, что, может быть, им все-таки удастся спасти Солнышко.

То, как действует печаль в том или ином случае, – одна из самых непонятных загадок на свете. Если вас охватила глубокая печаль, у вас может возникнуть ощущение, будто вы охвачены огнем. И не только из-за сильнейшей боли, но и оттого, что печаль окутала вашу жизнь, как дым от громадного пожара, и вы уже не различаете ничего вокруг, кроме собственной печали. Точно так же, как дым скрывает окрестность и вокруг все становится сплошь черным. Даже радостные события для вас подернуты грустью, так же как от дыма на всем, чего он касается, остается дымный цвет и запах. И даже если вас обольют водой с головы до ног и вы промокнете и в какой-то мере отвлечетесь, все равно это не излечит вас от печали. Так же как пожарная команда потушит огонь, но не воскресит того, что сгорело. В жизни бодлеровских сирот, как известно, глубокая печаль сопутствовала им с той минуты, когда они услышали о гибели родителей. По временам им приходилось словно отгонять дым с глаз, чтобы различить даже самые радостные события. Наблюдая, как обнимают друг друга Фиона и крюкастый, Вайолет с Клаусом испытали ощущение, будто дым их несчастий заполнил маленькую камеру. Им невыносимо было думать, что вот Фиона нашла давно пропавшего брата, а им, скорее всего, никогда больше не увидеть своих родителей и даже грозит потерять и сестру, судя по тому, как ядовитые споры медузообразного мицелия вызывали у Солнышка все более и более глубокий кашель.

– Фиона! – воскликнул крюкастый. – Это и правда ты?!

– Так точно! – Микологиня сняла свои треугольные очки и вытерла глаза. – Никогда не думала, что снова увижу тебя, Фернальд. Что у тебя с руками?

– Не будем об этом, – быстро ответил крюкастый. – Почему ты здесь? Ты тоже присоединилась к Графу Олафу?

– Нет, конечно, – решительно заявила Фиона. – Он захватил «Квиквег» и посадил нас на гауптвахту.

– Так, значит, ты присоединилась к этим отродьям, к Бодлерам. Я и сам мог бы догадаться, ты ведь у нас паинька.

– Я не присоединилась к Бодлерам, – так же решительно ответила Фиона. – Это они присоединились ко мне. Так точно! Я теперь капитан «Квиквега».

– Ты? – удивился олафовский приспешник. – А что случилось с Уиддершинсом?

– Он исчез с лодки. Мы не знаем, где он.

– Туда ему и дорога. – Крюкастый ухмыльнулся. – Плевать я хотел на этого усатого дурака. Из-за него в первую очередь я и ушел к Графу Олафу! Вечно орал: «Так точно! Так точно! Так точно!» – и шпынял меня. Вот я и удрал, и вступил в театральную труппу Олафа.