Тридцатая застава - страница 10

— Если господин управляющий сможет уделить мне два-три часа, то я с удовольствием воспользуюсь вашей любезностью, чтобы ознакомиться с таким прекрасным имением. Как представитель торговой фирмы интересуюсь лесом, господин Коперко.

Управляющий молча кивнул головой. Затем, отпустив рабочих, подошел к крыльцу.

— Если угодно, господин агент торговой фирмы, мы можем пройтись на лыжах… Увидите, как говорится, товар лицом.

— О! Лыжи — это чудесно! вдруг на чистом русском языке воскликнул Шмитц… Коперко от неожиданности вздрогнул, услышав когда-то родную ему речь. Гость спокойно продолжал: — Если у вас найдется лишняя пара, я с удовольствием прогуляюсь с вами.

— Тогда одевайтесь, лыжи будут, тоже по-русски ответил Коперко.

Так состоялось первое знакомство, цель которого для Шмитца была одна: отыскать затерянный «ключ».

Роман Коперко смутно помнит, когда он беззаботно бродил в гимназической форме по широким улицам Екатеринослава. Отец и старший брат Григорий по уши завязли в делах фабрики, а его эта работа не интересовала, он считал ее «грязной», мечтал о блистательной карьере горного инженера, о красивой и богатой жизни…

Но отроческие мечты сгорели в каком-то огненном Он плохо помнит, как это произошло. События тех революционных лет представляются ему словно в тумане или кошмарном сне. Очнулся здесь, в этой заброшенной между холмов и лесов Ольховке. Отец и мать погибли от тифа, как говорит старший браг, устроившийся бухгалтером в имении этого жирного немца Фишера. Григорий и этому рад: есть угол и кусок хлеба.

А каково ему, Роману, с его юношескими мечтами о блестящей карьере? На тридцатом году жизни добиться с помощью брата должности управляющего, блюстителя чужих богатств — слишком мало. За последние годы в поисках своего пути в жизни сталкивался с разными людьми, которые, подобно ему, чувствовали себя здесь, в Польше, словно транзитные пассажиры на узловой станции, когда неизвестно, будет ли нужный поезд. Среди них возникали всевозможные группы и группки, именовавшие себя партиями, организациями, комитетами спасения. Кого и что спасать — едва ли сами организаторы понимали. Все это было видимостью политической деятельности. В одну из таких организаций, созданных из осколков петлюровской армии и разных банд, вовлекли и Романа Коперко. О подлинных целях главарей ОУН он мало знал. Не увлекали его планы создания «самостийной Украины». Какое ему дело до Украины, когда от фабрики его отца за эти годы, должно быть, и следа не осталось?

Однако его честолюбивой, экспансивной натуре нравились смелые, как ему казалось, действия оуновцев против Советов. Он и сам несколько раз участвовал в бандитских налетах на приграничные советские села, усматривая в этой видимости политической борьбы даже что-то романтичное.

После убийства польского министра и суда над Степаном Бандерой случай свел Романа с поручиком Морочило, а затем и с работниками двуйки. Оказалось, что польские паны тоже претендуют на Украину, спят и видят Речь Посполиту «от моря до моря». С кем же ему идти?

Этого Коперко не в состоянии был решить и теперь сам себе не мог объяснить, кому служит. И уж совсем не мог допустить мысли, что поручик из дефензивы является агентом немецкой разведки. И когда тот предупредил вчера о предстоящей встрече с представителем немецкой торговой фирмы, Роман насторожился, смутно догадываясь о подлинных целях этой фирмы. Однако внешне ничем не выражал своей озабоченности, ждал большого разговора. И разговор состоялся. Невинный, на первый взгляд, даже немного игривый. Однако…

Оба настороженно прощупывают друг друга, стараясь определить меру возможной откровенности в предстоящем разговоре.

— Вы прекрасно ходите на лыжах, господин Коперко. — по-русски сказал Шмитц, останавливаясь и вытирая вспотевшее лицо.

— Как и положено бывшему инструктору лыжного спорта, деланно безразличным голосом ответил Роман на немецком языке, бесцеремонно разглядывая гостя.

— И не менее прекрасно владеете немецким языком…

— Как вы русским, между прочим.

Оба рассмеялись. Ледок настороженности начал таять.