Тридцатилетняя война и вступление в нее Швеции и Московского государства - страница 21

Почему же с точки зрения этих людей, глубоко скрытых от взоров европейского общественного мнения, но фактически решавших вопрос, быть ли войне или миру в Европе, момент представлялся еще не созревшим для смертельного прыжка ив 1610 г., и в ближайшие годы?

Мы знаем, что только в 1606 г. закончилась война с турками. Если вся цепь отступлений католической реакции в габсбургских владениях тянется от вольностей, дарованных венгерским дворянам по Венскому миру 1606 г., то эти венгерские вольности, в свою очередь, были результатом успешного восстания Иштвана Бочкаи в 1604–1606 гг., получившего военную помощь турок. Таким образом, естественно возникает предположение, что осторожная политика императорского двора может быть объяснена просто боязнью нового турецкого вмешательства в случае, если бы в габсбургской австро-чешско-венгерской монархии возникли новые религиозно-политические осложнения. Однако два соображения говорят о недостаточности такого объяснения. Во-первых, в Вене, куда при Матвее была возвращена из Праги императорская резиденция, прекрасно знали, что турки снова надолго и накрепко поглощены борьбой с Персией и сами заинтересованы в соблюдении 20-летнего перемирия с Австрией. Во-вторых, если бы политика Вены мотивировалась в первую очередь турецкой опасностью, крутой перелом этой политики в 1617 г., т. е. переход к открытой агрессии, был бы совершенно необъясним, ибо в это время не произошло решительно ничего, что уменьшило или видоизменило бы характер турецкой опасности.

Более глубокую, хотя и более скрытую подоплеку венской политики мы снова найдем в положении русских дел. Хотя к 1610 г. успех польской интервенции в России казался уже почти окончательно обеспеченным, хотя фактическое вступление сына Сигизмунда III, Владислава, на московский престол представлялось вопросом нескольких месяцев, если не недель, — в Вене ни под каким видом не согласились бы рискнуть началом решительной контрреформации в Германии, пока это предварительное католическое наступление в Северо-Восточной Европе не доведено до полного конца. Руководители немецко-габсбургского лагеря притаились именно в ожидании победной реляции от Польско-Литовского государства, которую можно было ждать со дня на день. Но она все не прибывала. Дело в Московии как-то не завершалось. Вот уже свергнут и Шуйский, вот уже польские отряды хозяйничают в Москве, но Сигизмунд III, «северный Филипп», застрявший под Смоленском с главным войском,

Ощущает непреодолимое противодействие своим домогательствам. Противник, хотя и разбитый, почему-то еще не на коленях. Посторонним наблюдателям, в том числе и габсбургско-католическим политикам, приходило в голову только одно возможное объяснение этого странного явления: русские опираются на шведскую помощь. И в самом деле, заключенный в 1609 г. союз со Швецией против Польши, хотя и дорого обошелся России, все же оказал ей совершенно реальную помощь в борьбе с польской интервенцией; шведские войска в России отвлекли на себя часть сил поляков и их сторонников. Из этого наблюдения вытекал простой вывод: если как-нибудь отвлечь Швецию от борьбы в России, победа Сигизмунда III над упорными русскими будет наконец обеспечена. За эту-то задачу — отвлечение Швеции — и принялась со всей энергией габсбургская дипломатия, как только стало ясно, что дальнейшее выжидание бесплодно.

Искомая международная комбинация вскоре была найдена и искусно осуществлена. Это было неожиданное нападение Дании на Швецию, поглощенную борьбой с Польско-Литовским государством. Подтолкнуть Данию на такое нападение не представляло особых трудностей. Уже в течение десятилетий с тревогой наблюдали правящие круги Дании за тем, как неотвратимо переходило в руки шведов то господство над Балтикой — «dominium mans Balthici», — которое прежде почти безраздельно принадлежало датчанам. Но основа этого былого датского господства, казалось бы, еще не была утеряна: ведь финансовое и политическое могущество Дании держалось на полном обладании выходом из Балтийского моря, а оба берега Зунда по-прежнему, несмотря на стремительное территориальное расширение Швеции, еще оставались в датских руках. Поэтому датский король Христиан IV в течение всего своего долгого царствования был погружен во внешнюю политику, убежденный в возможности найти там путь к восстановлению колебнувшегося могущества Дании и к посрамлению ее соперников. Габсбургские дипломаты обещали ему помощь и поддержку, если он нападет с тыла на престарелого Карла IX, занятого и утомленного борьбой с Сигизмундом III. В расчете на эту обещанную помощь Христиан IV, объявляя в 1611 г. войну Швеции, ставил перед собой грандиозную задачу: низложение шведского короля, восстановление Кальмарской унии, т. е. датского владычества над всеми Скандинавскими странами, и установление таким путем абсолютного господства Дании на Балтийском море.