Тринадцать: Оккультные рассказы [Собрание рассказов. Том I] - страница 15

стр.

Единственная дочь миллионера-фабриканта — и бедная цирковая артистка с сомнительными родственными связями…

Я не могла сохранить в тот вечер хладнокровия и выдержки, столь необходимых в нашем ремесле. В самые опасные моменты, когда все мысли должны были быть сосредоточены на одном — я искала глазами Франсуа… У меня прекрасное зрение: оттуда, из-под потолка, я заметила, как нагнулся он к своей соседке и поднес ее руку к своим губам. Я не знаю, что это было: оступилась я или не хотела удержаться… Все потемнело у меня в глазах. Я закричала… А потом какие-то крылья подхватили меня и понесли вниз…

Я умираю, Давид, и это хорошо… Он заходил сегодня утром. Сидел всего каких-нибудь пять минут… Я же знаю — он не любит больных и вид больниц ему неприятен… А я ведь умираю из-за него… Ну, пусть они будут счастливы…

Я не мог скрыть своих слез. А она грустно улыбалась и говорила:

— Не плачьте, Давид, не надо.

Наутро она умерла…

Вот и все… Я спрятал браслет. Выставить его в витрине теперь казалось мне профанацией…

Вы хотите купить его… Что же, я продам, возьмите его в свою коллекцию — там он не принесет больше зла никому… Но послушайтесь старого Давида: никогда не дарите его той, кого любите!

Давид замолчал. Как сейчас, вижу его худую, слегка нагнувшуюся фигуру с седыми длинными волосами, делавшими его похожим на ветхозаветного патриарха. Косой луч солнца оставил длинную светлую полосу на его сморщенном лице, играл на рубине браслета, казавшемся каплей крови…


Пробило шесть часов. Я вскочил. Мне предстояло в шесть деловое свидание. Я сунул браслет в карман, дал Давиду чек на нужную сумму и поспешил к выходу. В девять часов я был зван в скучнейший семейный дом, но отказаться было нельзя… Выходя из ресторана, где у меня была деловая встреча, я взглянул на часы. Было восемь. Ехать домой переодеваться не было надобности — я был уже одет. Решил заехать на часок к Лолотт. Она встретила меня как-то надуто.

— Я целый день ждала от тебя цветов! Теперь уже вечер… Но ты приехал сам! Ну, что же ты привез своей маленькой Лолотт?

Боже, как я мог забыть! День ее рождения! Она смотрит на меня своими большими наивными глазами, ожидая сюрприза… Я чувствовал себя крайне глупо. И вдруг меня осенило: браслет!

Было немножко жалко, сознаюсь, расставаться с редкой ценной вещицей, но огорчить Лолотт я не мог! Надо было видеть эту детскую радость, эти крики восхищения, эти благодарные поцелуи!

Впрочем, застегивая браслет на худенькой, полудетской ручке, вспомнил слова Давида:

— Не дарите его той, которую любите!

Я никогда не был суеверен. И притом — Лолотт была очень милым ребенком, прелестной игрушкой, но любить? — Я никогда не считал эти отношения любовью…

Оставив Лолотт радоваться щедрому подарку, я поехал в гости. На этот раз, впрочем, был исключительный случай: вместо десятка обычных старых дам было довольно молодежи, интересные барышни. Одна из них особенно заинтересовала меня — да и кого она не заинтересует! Она была очень красива, держалась непринужденно, но с большим достоинством и как-то выделялась среди остальных, разряженных и пустых хохотушек. Не помню, как разговорился я с ней и каким образом перешли мы с ней на такие серьезные темы. Меня поражал ее ум, ее здравые суждения. До сих пор я смотрел на женщин, как на красивую игрушку, слегка свысока. В Клэр я увидел нечто совсем новое.

Наше сближение пошло очень быстро. Судьба сталкивала нас всюду. Клэр охотно разговаривала со мною, интересовалась мною, как человеком, — но и только. Я же был безумно влюблен.

Смелый, даже подчас нахальный с женщинами — перед Клэр я робел и долго не мог сказать решительного слова.

Наконец, Клэр стала моей невестой… Но Лолотт? — Надо же было порвать с нею. Долго откладывал я неприятное объяснение и отправился к ней за три дня до свадьбы. Говорил много красивых слов — как говорим мы, мужчины, всегда в подобных случаях, которым не верил ни я сам, ни она. Потом поцеловал ее заплаканные глазки, положил на туалетный столик между баночками и флакончиками чек на солидную сумму и ушел, считая себя освобожденным.