Тринадцатая редакция. Модель событий - страница 28

Дмитрий Олегович усмехнулся. Вот, значит, как оно было: он уже жил однажды, сделал что-то ужасное, был за это наказан и попросил дать ему ещё один шанс, и что же? – вот он снова сделал что-то ужасное, и непонятно ещё, как его накажут и сколько раз уже повторялась эта история.

Будущие родители, подписывающие договор с шемоборами, повторяют подвиг многочисленных сказочных героев, готовых отдать Бабе-яге или Кощею «то, чего дома не знаешь». Душу у них никто не требует в залог – не тот случай. А вот обещание вырастить, а затем беспрекословно передать «сотрудникам соответствующей организации» долгожданного ребёнка с них берут. Маркины-родители, не сговариваясь, заявили искусителю: «А вот ребёнка вы получите только через мой труп».

Дмитрий Олегович вздрогнул, ударился затылком о стену и моментально вылетел из информатория. Он стал шемобором сразу после смерти родителей, которые умерли в один месяц. Значит, их убило его решение стать учеником Эрикссона. В самом прямом смысле слова убило: удар, молния и – тишина.

И тут Дмитрий Маркин заплакал. Он конечно же не зарыдал в голос, не принялся кататься по полу, рвать на себе волосы, он даже не переменил позы и не издал ни звука. Просто на щеках его появились две блестящие полоски.

Он сидел, глядя прямо перед собой, чувствуя, как эти слёзы своевольно и бесцеремонно катятся по его лицу, и, помимо тоски и горя, которых он не ощутил, когда узнал о смерти родителей, но сполна отведал теперь, испытывал ещё некоторое облегчение, граничащее с радостью, а может быть, даже просветлением. Он плачет, ему стыдно, ему плохо, понимаете? Он умеет чувствовать. Он не робот, не зомби, не инопланетянин, не гомункулус, а обычный человек.

В детстве – где-то лет до пяти – Дима был уверен в том, что он – приёмный сын в своей семье. Он даже сочинил историю о том, что у мамы был брат, а у папы – сестра. И вот эти брат и сестра родили его, Димочку, и умерли. А мама с папой решили воспитать сиротку. Родительскую чуткую, сдержанную привязанность к нему и друг к другу он поначалу принимал за холодную отстранённость. Но уже к восьми годам сообразил, что ему повезло с родителями. Они его любили таким, какой он был, и не требовали от него ничего, не пытались лепить его жизнь по своему образцу, а просто всегда шли рядом и готовы были в любой момент прийти на помощь. Диме с детства разрешалось всё, поэтому он не совершил многих глупостей. Например, тех, что совершают из чувства протеста. Ему было незачем протестовать. Когда он начал курить, родители это молча приняли. Когда сдружился с Джорджем, которого отец как-то назвал «представителем чуждого класса», они это тоже приняли. Хотя если уж говорить совсем честно, то Димина дружба с «сынком Соколова» вызвала у Маркиных-старших пусть тихое, но всё же регулярно демонстрируемое недовольство. Наверное, поначалу парень общался с «представителем чуждого класса» только из чувства противоречия, которое ему наконец-то дали возможность проявить. Только потом оказалось, что Джордж – хороший друг и совсем не дурак похулиганить, да и вообще не дурак. А потом они рассорились. Через год после этой ссоры, до отъезда сына в Москву, семья Маркиных жила, будто стараясь подарить друг другу как можно больше хороших воспоминаний. И сейчас все эти воспоминания, без всякого информатория, дающего почти полный эффект присутствия, окружили Дмитрия Олеговича: каждый семейный ужин, каждый разговор, каждый воскресный бокал вина, каждая прогулка по летнему, зимнему, осеннему, весеннему скверу, каждая партия в преферанс словно вернулись к нему, чтобы строго спросить: «Ну и зачем ты прервал всё это, зачем пошёл в шемоборы?»

Когда Эрикссон появился из ниоткуда, чтобы загрузить своего помощника очередным любопытным делом, он обнаружил, что этот ротозей отлынивает от работы: сидит на полу, прижавшись спиной к стене, смотрит сквозь предметы, дышит медленнее обычного и вот-вот рассыплется на тысячу ледяных осколков. Пара оплеух – вполне чувствительных и болезненных – быстро привели бездельника в чувство.

– Не придумал ничего интереснее, чем прочитать собственную героическую биографию? – сварливо спросил учитель.