Триста дней ожидания - страница 13
— Тридцать четвертая, двести шестьдесят один, сорок...
«И зачем только я просил его? Зачем? Не мог подождать? Неужели не мог подождать?»
— Тридцать четвертая, двести пятьдесят шесть, девяносто.
«А может быть, он сейчас где-нибудь здесь, рядом, возле станции, обессиленный, совсем близко, а я сижу и...»
— Тридцать четвертая, двести пятьдесят три, тридцать восемь...
Вошел лейтенант. Лицо его было мокрым и сапоги в снегу по самые голенища.
— Ни черта, — сказал он.
Юрий смотрел на экран.
Самолет продолжал двигаться на юг — сейчас он приближался к станции, — крохотная светлая черточка, которой не было никакого дела ни до Юрия, ни до лейтенанта, ни до Ершова.
Вот он скрылся среди светлых пятен в центре экрана — отметок от местных предметов — и через несколько минут появился снова, но не там, где его ждал Снегирев, а немного левее и пошел на запад, к границе.
На всякий случай Юрий снова включил запросчик; он смотрел на экран, привычно ожидая, что сейчас рядом со светлой черточкой появится вторая, совсем маленькая, — сигнал, что самолет свой. Но что это? Светлая точка по-прежнему двигалась по экрану в одиночестве. Юрий почувствовал, как у него вспотели ладони. Не может быть. Он не мог прозевать. Неужели, когда он думал о Ершове... Нет, не может быть...
Юрий подождал, пока узкий луч на экране обежал еще один круг.
Самолет по-прежнему не отвечал. Самолет шел к границе.
9
Сколько прошло времени, Ершов не знал. Может быть, десять минут. Может быть, час. Если в казарме заметили его отсутствие, ему наверняка попадет.
Он продолжал кружить. Ему казалось, что каждый новый круг становится все шире. Может быть, ему это только казалось. Может быть, он все время ходил по одному и тому же кругу. Иначе он уже должен был бы наткнуться на станцию, на телефонный столб, хотя бы на исчезнувшую веревку. Но ни станции, ни телефонных столбов, ни веревки не было. Все предметы исчезли, растворились. Он брел по снежной пустыне.
Несколько раз он падал, поднимался и шел снова.
Он задыхался.
Ветер сорвал с него шапку, она отлетела недалеко и легла боком возле камня. У него не было сил поднять ее. Руки его не слушались. Тогда он лег рядом с шапкой, стараясь всунуть в нее голову. Сначала это почти удалось. Потом шапка отодвинулась. Это было как в бреду. Однажды он был в цирке. До армии он часто ходил в цирк. Там клоун проделывал точно такой же номер. Он ложился на живот и пытался всунуть голову в колпак. Колпак отодвигался. Клоун полз за ним. Цирк покатывался со смеху...
Шапка отодвигалась. Ершов полз за ней. Наконец ему удалось прижать ее к камню и надеть. Он поднялся на колени и почувствовал, что его тянет снова лечь в снег. Он заставил себя встать. Шапка держалась на голове слабо, но все-таки держалась. Под шапкой таял снег.
Согнувшись, Ершов побрел дальше. Теперь он уже не думал, куда идти. Все равно.
Когда-то, еще в раннем детстве, ему снился один и тот же сон. Ему снилось, что его, живого, засыпает песком. Он пытается выбраться, задыхаясь, разгребает, отбрасывает песок руками, а песок все сыплется, и сыплется, и сыплется. Он кричал — и просыпался. К нему никто не подходил — детдомовские нянечки спали крепко. И он долго лежал в темноте, не двигаясь, боясь снова закрыть глаза.
Теперь этот сон повторялся. Снег побеждал его.
Кажется, он вышел снова к тому же валуну, возле которого потерял шапку. Он опустился на снег и прижался к камню. И сразу стало тепло и приятно. Так бывает, когда лежишь в постели и еще не заснул, но уже чувствуешь, что сон надвигается на тебя и сладкое сонное тепло разливается по всему телу.
«Значит, правильно пишут в книгах, — неожиданно мелькнуло в голове у Ершова, — люди всегда так замерзают. Засыпают и замерзают...»
Но тут же он подумал:
«Я ведь не замерзаю. Я не могу замерзнуть. Сейчас и мороза ведь нет. Так, слегка... Я просто устал. Вот отдохну немного и пойду дальше».
Потом уже сквозь дремоту он вспомнил, что перед обедом выстирал подворотничок, а погладить его не погладил и теперь, чего доброго, не успеет сделать это до развода, до семи часов... И еще он вспомнил о письме и подумал о Юрке Снегиреве, который ждет его...