Триста пятидесятый год – перезагрузка - страница 13

— Аоки. — Шаманка ткнула пальцем в ягоду. — Дурак! — это уже тычок мне в грудь.

Я почувствовал, что краснею. Впервые за последние двенадцать лет.

В деревне перед наблюдается очень нездоровое оживление. Мамаши в кухне-столовой чуть ли не в очередь выстраиваются. Шаманку оттеснили от котлов, которых навесили над огневой ямой аж три штуки. В котлы летит без счета и уже знакомый "женмай", и карликовые бобы, и даже сушёная рыба. Кстати, очень похожая на знакомую мне селедку, только морда поострее. Поскольку в местной речке крупной рыбы не может быть в принципе, это подразумевает море поблизости. Относительно, конечно. В воздухе соли не чувствуется, а с горного перевала я видел в обе стороны только хребты повыше.

Меня настораживает, что активность примерно совпала с Новым Годом. Возможно, это праздники, но реакция местных мужиков совсем не предвкушающая. Жены спихнули на них всю малышню, и теперь по деревне слоняются семеро раздраженных и заметно пьяных субъектов. Попытался прояснить ситуацию с наиболее вменяемым на вид мужем по имени Кажута. Но, с моим пока мизерным словарным запасом, трудно что-либо понять. Вроде бы происходящее — обычай то ли страны, то ли региона под названием Табе. В котором несчастному Кажуте не повезло жениться. И теперь тот мечтает, чтобы пришли то ли солдаты, то ли священники из Какибе, и приструнили обнаглевший женский пол. Причём Какибе — это не одна страна, что-то вроде собирательного термина. Обозначающего вообще всё, кроме ненавидимого Табе.

Но не всё так однозначно. Объяснения Кажуты услышал мужик постарше, и наорал на того примерно в том смысле, что в Какибе — жрать нечего, иначе бы Кажута оттуда и не подумал бы бежать. Думаю, когда выучу язык получше, смогу понять. Но похоже, мне повезло, что я упал с эту мутную страну "Табе".

Кстати, готовка начала приносить плоды. На плоские камни и бамбуковые тарелки в столовой-кухне деревни легли полдесятка видов твердого, непрозрачного холодца. Комки женмай, обернутые в широкие листья. Соленья, среди которых я узнал давнишнюю шпинато-капусту. И даже что-то среднее между ветчиной и вяленым мясом. Наконец, совершенно неожиданно — молочная карамель. Точнее, вываренное до состояния ириски сгущённое молоко. Так что поблизости водятся коровы или по крайней мере козы. Миссис Кариес чуть ли не слюной брызгала, отгоняя пытающихся прорваться к лакомствам детишек. Вот теперь понятно, как она потеряла все зубы.

Все замужние женщины деревни ушли в плановый трехдневный отпуск. Примерно так. Шаманка (которую зовут Аби) и Миссис Кариес (Сада) — тоже самоустранились от общественной жизни. Так что вчерашний аврал оказался заготовкой фаст-фуда для беспомощных мужчин. Всё сразу съесть, как на русском застолье, конечно, возможно. Но чревато отсутствием еды на завтра. Ибо женщины отказываются что-либо делать из принципа. Я уже и перестал понимать, патриархат ли среди "Табе" или матриархат. Скорее, что-то ситуативное. Общество в текущей форме сформировалось слишком недавно. По моим догадкам — чуть ли не на памяти старшего поколения.

Кстати, прояснилось значение слова "Табе". Это не страна, а статус. Что-то вроде королевских крестьян. Соответственно, "Какибе" — крепостные крестьяне. Очень приблизительно. А сама страна называется — Амато Са'ен. В стране сейчас — эпоха "интересного времени", как я уже сам домыслил. До местной горной глуши кровавая кутерьма не докатилась, но народ, тот же Кажута, волнуется. Каждый объясняет происходящее по-своему, да ещё и непонятными словами. Так что мой план — осторожненько отжираться, параллельно зубря местный язык.

Локальное наречие — папуасское. Нет, не в том смысле, что я в далёком двадцать первом веке был знаком с жителями острова Папуа. Просто в языке слишком много звукоподражаний. Причем не только для существительных, но для прилагательных и глаголов. Звукоподражания узнать достаточно просто — это сдвоенные слова. К примеру, "шероховатый" по-аматосски — это "зара-зара". Звук каменного напильника. А "отлить" — это "си-си". Что должно имитировать звук текущей мочи.