Триумф Клементины - страница 17
Так разразился второй удар.
Около полуночи раздался сильный стук в дверь.
— Что это? Кто там? — испугался он.
Дверь открылась, и в комнату торжественно вошел Евстас Хьюкаби. Его взъерошенные волосы стояли, как хохолок какаду, и слезящиеся глаза блестели. Он поглаживал свою жесткую бороду.
— Мы все огорчены вашей болезнью… Пришел узнать, как дела.
Квистус вскочил и всмотрелся в вошедшего.
— Вы пьяны, Хьюкаби.
Хьюкаби зашагал, шатаясь, по ступеням, сделал протестующий жест рукой.
— Нет, — сказал он, — я не пьян. Другие все пьяны, как стелька. Они не такого сорта, чтобы сдержаться; я же, как вы, Квистус, — университетский человек, когда-то член Колледжа Христова Тела в Кембридже… Procuf, о procuf este profani[3] — это по-латыни. Те два омара ни слова не знают по-латыни, невежественны, как омары, я их так и называю!
Он тяжело шлепнулся на стул.
— Ужасно пить хочется. Давайте дернем, старина?
— Пить, — сказал Квистус, — у меня ничего нет, да если бы и было, я бы вам не дал. — В его словах ясно чувствовалось недовольство. Хьюкаби икнул, и лицо его расплылось в улыбку.
— Видите ли, старый друг…
Квистус перебил его.
— Вы, кажется, говорили, что и остальные также пьяны?
— Как стельки! Пойдите, посмотрите сами.
Он закинул голову и захохотал. Затем, сдержавшись, заявил с неподражаемой серьезностью:
— Я извиняюсь, Квистус. Их поведение оскорбляет человечество.
— Вы трое, годами, раз в неделю, обедали в этом доме и ни с кем этого никогда не случалось. Теперь первый раз я предоставил вас самим себе, я действительно не мог присоединиться к вам сегодня ночью — вы пользуетесь моим отсутствием и…
Хьюкаби встал и сделал попытку положить руку на плечо Квистусу. Но, спохватившись, положил ее на крышку ящика с доисторической утварью.
— Это именно я и хотел вам разъяснить. Они — омары… дорогие старые друзья… но омары… с клещами и шейками, но без сердца… Я же, университетский человек из Колледжа Христова Тела в Кембридже. Они для вас — не друзья. Они — омары… Красные омары… Вы знаете, что я не пьян… Я ничего… Я говорю вам…
Квистус взял его за руку.
— Я думаю, вам лучше уйти, Хьюкаби.
— Нет. Вышлите тех молодцов. Я — ваш друг, — сказал он, показывая корявый палец. Далее он продолжал:
— Я хотел вам сказать. Я из университета… и вы также… Вы хороши, Квистус. Я ваш друг. Те омары говорили за обедом, что по справедливости вы должны были бы сидеть в тюрьме.
Квистус схватил бродягу за плечо и встряхнул его.
— Какого черта, что вы подразумеваете?
— Не встряхивайте хороший обед, — освободился Хьюкаби. — Не забывайте, что я ваш друг. Ван и Биллитер говорят, что вы были все время заодно с этим Параблем… Парамуром… как его имя? И это только ваше счастье, что вы теперь не осуждены вместе с ним. Какое мне дело, что вы были заодно с этим Парашютом. Я стою за вас. Я, Евстас Хьюкаби, член Колледжа Христова Тела в Кембридже. Вот моя рука.
Он протянул свою руку, но Квистус даже не взглянул на него.
— Вы трое не только напились, но и оклеветали меня, бессовестно оклеветали меня за моей спиной.
Он подошел к двери и широко открыл ее.
— Мне кажется, нам пора присоединиться к остальным, Хьюкаби.
Хьюкаби зашагал, шатаясь, по ступеням, бормоча что-то об омарах и Параблях, и уверял своего хозяина, что изменившиеся обстоятельства не окажут влияния на его неподдельную дружбу.
Так они достигли столовой. Хьюкаби был прав. Биллитер лежал в кресле, весь засыпанный пеплом; его голова была украшена абажуром, но это не вызвало ни тени улыбки на лице Квистуса. Его глаза были устремлены на горько плакавшего Вендермера, причитавшего, что его никто не любит.
При появлении Квистуса Биллитер сделал усилие вскочить, но свалился обратно, роняя абажур. Он что-то пробормотал о постоянном упорстве своих ног и выразил желание спать. Вандермер обливался слезами.
— Никто меня не любит, — стонал он, стараясь схватить пустой графин и роняя его. — Не осталось даже ни капли утешения.
— Отвратительно, не правда ли? — икнул Хьюкаби.
Квистус смотрел на них с отвращением.
Человечество было посрамлено. Он повернулся к Хьюкаби и с содроганием сказал: