Трое нас и пёс из Петипас - страница 22
Я оглянулся. Анча стояла на том же месте и держала палец на счастье.
Ещё шаг – и вот я уже перед Рудой. Он вызывающе раскачивался на носках:
– Что-то у тебя, приятель, сегодня злой вид…
– Ты несчастный врун! – крикнул я, сверкая глазами от гнева.
На миг в саду воцарилась тишина. Мы даже слышали, как чей-то голос говорит дома за три от нас:
– Дай-ка воды гусям.
И больше в саду ничего не было слышно. Только жужжание пчёл и мух.
Руда все ещё смотрел на меня с непонимающим видом, моргал глазами, даже рот приоткрыл от удивления.
– Что это вдруг на тебя нашло?
– И ты ещё спрашиваешь? – Я замахнулся. Руда продолжал спокойно стоять. А я не знал, что делать дальше. Не мог же я его ударить, когда у него руки в карманах. И снова оглянулся на Анчу. Она продолжала держать палец на счастье. Руда тоже увидел Анчу. Он насмешливо помахал ей рукой и сказал мне:
– Выходит, ты просто выставляешься перед девчонкой?
И тут я как-то сразу перестал чувствовать себя сильным. Я представлял свой бой с Рудой иначе!
«Ты предатель и лжец!» – вот что должен был крикнуть я.
«Ты сейчас же ответишь мне за это оскорбление!» – так нужно было бы ответить Руде.
И снова я:
«Ты трижды предатель и лжец!»
А Руда мне:
«Ты смоешь свои слова лишь кровью!»
Тогда я: «Для этого я сюда и пришел!»
На это Руда: «Лишь один из нас уйдет отсюда живым!»
Я: «Кому я могу передать твое последнее желание?»
Руда: «Чертям в аду, потому что через минуту ты будешь там!»
Я: «Ну, это мы ещё увидим!»
Вот так приблизительно все это должно было выглядеть. Вот это был бы настоящий рыцарский разговор! Как в той исторической книге или, скажем, в театре, где я был перед самыми каникулами с мамой.
Но Руда продолжал спокойно стоять, засунув руки в карманы, и говорил мне самые обыкновенные слова. К тому же он был на целых полголовы выше меня.
Наконец он вынул одну руку из кармана, похлопал меня по груди и сказал:
– Послушай, Тонда, прежде чем я отлуплю тебя, мне хотелось бы знать одно – почему мы, собственно, должны драться.
Я и в Праге ссорился с Рудой. Однажды даже чуть не подрался с ним. Но каждый раз, когда мы уже были готовы сцепиться, я вдруг забывал, из-за чего вышла ссора. Странное дело! Я ещё раз оглянулся на Анчу. Она уже не держала палец на счастье, а просто смотрела на меня через забор.
И тут я подумал, что ведь эта Анча всего-навсего незнакомая мне девчонка, ещё позавчера я про неё и не знал, а с Рудой целых два года я сидел на одной парте. Даже пан Людвик, в сущности, был для меня чужим человеком. Если бы он действительно оказался моряком, тогда другое дело… Пани Людвикова, правда, показалась мне утром похожей на нашу маму, но потом и она мне разонравилась. Вообще, все в этих Петипасах было мне чужим. Хорошо я знал только Руду Драбека, а ведь каждому человеку охота иметь рядом родную душу, с которой можно обо всем потолковать.
Я ещё разок оглянулся через забор. Анчи там уже не было. Тогда я сказал Руде:
– Ну что ж, давай мириться!
8
Мы сидели с Рудой на заборе и разговаривали о самых пустяковых вещах. Так мы всегда делаем, когда перед этим поссоримся.
И вдруг у нас за спиной стукнула калитка. «Анча!» – мелькнуло у меня в голове.
Но это был всего лишь перевозчик Роучек, у которого Руда жил. Он почернел от загара, рукава его рубашки были закатаны, а брюки подвёрнуты выше колен. Шагая к нам по дорожке, он наступил босой ногой на большущий осколок, но даже бровью не повел. Из этого я сделал вывод, что человек он закаленный, и тут же сообщил об этом Руде. Мои слова услышал и пан Роучек. Он весело улыбнулся мне и сказал:
– Ну как, Тонда, хотелось бы тебе быть таким же?
Я очень удивился: откуда он меня знает? Но было всё-таки приятно, что обо мне уже прослышал и петипасский перевозчик. Ведь от нашего дома до перевоза не так уж близко. Я захотел похвастаться перед Рудой своей известностью и нарочно спросил пана Роучека:
– Откуда вы, пан Роучек, знаете, как меня зовут?
– Да я о тебе ещё кое-что знаю, – опять засмеялся пан Роучек и с таинственным видом добавил: – Ведь это ты учился в шестом классе той самой школы, что на Гусовой улице. Не так ли?