Трое - страница 10

Лена потерла лицо и сделала судорожный вдох. Когда злится, она становится похожей на маленького сердитого гнома, но я все равно люблю ее. Моя двоюродная сестра привыкла говорить правду как она есть, в лицо, не особо выбирая выражения. В этом есть своё очарование, как ни странно.

Глаза жгло, но я продолжала смотреть в точку за ее спиной, сдерживаясь из последних сил.

– Ни в кого я не втюрилась, - тихо возразила я. Совсем не убедительно.

– Еще как втюрилась, - невозмутимо возразила она. – И пусть. Не в нем дело. Дело в тебе - друзья с пеленок, косички-фенечки, мир-дружба-жвачка. Вы были обречены на этот бред с самого начала. Но вы разные, самостоятельные люди, а не одно целое. Они оба уехал. У каждого своя жизнь. Точка. Ты хоть знаешь кто ты? - Лена дернула меня за руку, потому что я продолжала смотреть мимо нее. – Что тебе нравится, кем ты хочешь стать, какие макароны ты любишь, а какие картины ненавидишь? Зачем ты, блин, встаешь каждое утро с кровати? Коптить небо?

Тут я не выдержала, и отвернулась. Глаза жгло солью, меня душила обида и я не могла ничего сказать. Потому что она права. Я всю жизнь была частью целого и оказавшись одна, барахталась в болоте беспомощности.

– Ты прости, но если ты сама себя не знаешь и не любишь, то как ты можешь ждать это от него. Или от любого другого, - сестра придвинулась ближе и обняла меня. У нее удивительно крепкие, теплые объятия. – Ты - это не размер одежды, цифра на весах, цвет глаз или волос и не дата в паспорте. Мы состоим из поступков и мыслей, из прочитанных книг и упущенных возможностей, из ошибок, мечтаний, всех тех мест, что мы посетили и того единственного, что зовем домом. А еще из людей, которых любим, слез, которые прячем и разочарований, которые превращаем в опыт. Начни с себя. Пойми кто ты. Ведь, давай честно, ты даже факультет выбрала, потому что туда пошли твои подружки из класса. Живем раз, не упусти все.

– Тебе стоит книги писать. Или с мотивационными речами выступать. Такой талант загубишь! - я удивилась, и была тронута, но больше… Господи, да я обалдела!

– Я подумаю над этим, - спокойно ответила Лена.

10.

Перемены не даются легко. Отпускать больно. А страхи жалят словно пчелы, но я им больше не поддаюсь.

Когда перед Рождеством я сказала родителям, что не намеренна возвращаться в университет на второй семестр, мама долго ругалась, а папа долго молчал. Решение было сложным, у меня поджилки тряслись, стоило мне подумать что же я буду дальше делать, но я настояла на своем. И родители сдались.

Длинный был вечер.

Легко сказать - найди себя. Я не представляла даже с чего начать. Искать работу? Другой университет и поступать на зимнее зачисление? Но на какую программу? И где я буду жить? Что я умею делать? Что я хочу делать?

Вопросы, словно рой мух, жужжали в моей бедной голове. Сказал бы мне кто-нибудь когда это уже закончится. Воистину, жизнь - боль.

Помощь пришла неожиданно. Моя одноклассница, такая же непутевая студентка как и я, в марте собиралась в Англию. Ее дядя предложил ей работу, раз уж она сидит на шее у родителей, и всем было бы спокойнее, если бы Алиса (родители - большие фанаты Кэрролла) поехала туда не одна. Я согласилась быстрее, чем успела подумать.

Квартира маленькая, дорогая и тесная для двоих; работа простая, требования минимальные. Подтянуть язык, посмотреть мир, набраться впечатлений. Так во мне проснулась отчаянная авантюристка, которая готова была паковать чемодан, хотя до вылета еще два месяца.

И я забыла о них. И о той жизни, что мы делили и потеряли. И больше ни о чем не сожалела.

Почти.

А потом, в феврале, сразу после маминого дня рождения, самой снежной зимой на моей памяти, когда пласт снега во дворе доставал до верхнего края моих сапог, ветер гонял белые вихри за окном, а деревья прятались под белыми одеялами - тихой ночью, под чистым звездным небом, к нам в дверь робко постучала женщина.

Босая, с красными пятнами на голой коже и разбитой губой. Из под старой кофты выглядывала мятая ночная рубашка, под носом запеклась кровь, а в углу глаза наливался синяк. Правая рука у нее была выгнута под странным, неестественным углом. Весь ее образ и поза были жалкими, но хуже всего был взгляд некогда ярких, голубых глаз – затравленный и обреченный. Мне не верилось, что эти же глаза горели на другом, знакомом мне лице.