Трое раввинов в лодке - страница 22

Клиент ресторана на Бродвее спрашивает официанта:

— Разве это вы принимали у меня заказ?

— Конечно. А почему вы спрашиваете?

— Удивительно, что вы совсем не постарели за это время.

Гинзбург повел внука в цирк. Человек со скрипкой поклонился зрителям и спокойно забрался в жерло пушки вместе со скрипкой. Раздался взрыв, вырвалось облако дыма, и скрипач взлетел в воздух. В полете он успевает выжать несколько нот из скрипки, перед тем как опуститься на натянутую сетку. Зрители в восторге. С расширенными от возбуждения глазами внук восклицает:

— Вот это да! Дедушка, правда, здорово?

Дед пожимает плечами.

— Неплохо. Но до Хейфеца ему далеко.

Флоренс Нудельман пошла с маленьким сынишкой на пляж Брайтон-бич. Она расстелила одеяло, поставила зонтик и наказала сыну:

— Шелдон, не балуйся с песком, попадет в глаза. И на солнце не торчи, сгоришь. В воду не лезь, здесь глубоко для тебя.

Она покачала головой и пожаловалась, глядя в небо:

— Ой, какой же нервный ребенок!

Эмма Трахтман, женщина восьмидесяти с лишним лет, решила составить завещание. Для этого она направляется к своему раввину, чтобы обсудить детали и задать кое-какие религиозные вопросы. Разделавшись с имущественными проблемами, она заявляет, что хочет быть кремирована. Раввин решительно возражает, потому что иудаизм строго запрещает кремацию. Но женщина настаивает на своем, и никакие доводы раввина не могут переубедить её.

— Но в чем дело? — удивляется раввин.

— Дело в пепле, — говорит старая женщина. — Я хочу, чтобы мой пепел был развеян над Блумингдейлом.*

— Над Блумингдейлом? Ничего не понимаю.

— Так я буду уверена, что мои дочери будут приходить ко мне два раза в неделю.

Борис Томашевский, звезда театра, играющего на идише, хвастал, что спал один только тогда, когда был болен, а это случалось нечасто. Женщины постоянно дежурили у дверей театра в ожидании его.

Однажды он приглядел себе симпатичную молодую девушку, провел с ней ночь, а утром, по своему обыкновению, вручает ей билет на вечерний спектакль.

Девушка явно разочарована и ударяется в слезы.

— Милая, да что с тобой?

— О, мистер Томашевский, — сквозь слезы говорит девушка, — я бедна, мне нужны не билеты, а хлеб.

— Хлеб! — прогремел Томашевский. — Хлеба ей! Томашевский дает билеты! А если тебе нужен хлеб, иди спи с пекарем!

Две манхэттенские мамаши встречаются в Центральном парке. Одна несет сумку с продуктами, другая везет коляску с двумя малышами.

— Добрый день, миссис Клипстайн. Вижу, вы со своей парой ангелочков. А сколько им лет?

Миссис Клипстайн отвечает с гордостью:

— Вот этому, адвокату — два, а врачу — три годика.

Друзья и родственники собрались возле открытого гроба. Кто плачет, кто вздыхает. Миссис Танненбаум говорит, обращаясь к своей подруге:

— Словно спит. Посмотри на него — загорелый, отдохнувший. По виду вполне здоровый человек.

— Еще бы! — отвечает подруга. — Он только что две недели отдыхал в Майами!

Два пожилых человека кормят голубей возле Музея естественной истории.

— Как дела, Мойше? — спрашивает один.

— Паршиво! — отвечает другой. — В прошлом месяце только на врачей и лекарства потратил триста долларов.

— За один месяц? Эх, был бы ты сейчас в России, ты мог бы на эти деньги болеть целый год!

Официант в бродвейском ресторане не верит своим глазам: сидит клиент и, склонившись к только что поданному ему блюду с селедкой, что-то говорит.

— Мистер, — обращается к нему официант, — что это вы делаете?

— С рыбой разговариваю.

— Как это?

— Я знаю несколько рыбьих языков.

— Да-а? Ну и что вы ей говорите?

— Спросил её, откуда она. Она ответила. Оказалось, я знаю эти места, вот я и спросил её, как там сейчас. А она говорит: откуда я знаю, я уж несколько лет, как оттуда.

Двое пожилых мужчин сидят на скамейке в Центральном парке и молча загорают на солнышке. Наконец первый спрашивает:

— Как у вас дела?

Другой состроил мину и пожал плечами.

— А у вас?

Первый махнул рукой.

Спустя некоторое время оба встают, и один говорит:

— Всего хорошего. С вами так приятно поговорить по душам.

Жена обращается к своему мужу-«олрайтнику»: