Трое в новых костюмах - страница 4

Еще оставшиеся на стекле следы краски набрасывали туманную пелену на события, происходившие на площади, и придавали вещам и людям какой-то неестественный, безжизненный вид. «Словно смотришь сквозь завуалированную пленку», подумала буфетчица. Бар застыл в усталой послеполуденной дремоте. Усталой и дремлющей чувствовала себя и она. На душе было тоскливо и пусто. Конечно, это все-таки лучше, чем сходить с ума, как другие. Да, в сотый раз решила она, надо во что бы то ни стало вернуться в Лондон. Разве тут жизнь?..

— Что, если пропустить по стаканчику? — спросил Алан. — Пиво, должно быть, найдется.

— Нет, я — спасибо, — ответил Эдди. — Последние два дня я и так наливался больше, чем следует.

— Мне тоже не хочется, спасибо, Алан, — проговорил Герберт. Голос его звучал немного мечтательно. Он высунул голову из беседки, где все трое сидели на потрепанных соломенных стульях. — Хорошо тут у вас!

Сквозь узкий просвет в листве виднелся ручей, заливные луга, осока и камыши, густые кусты терновника и нежные ивы. Все сияло и в то же время наполовину расплывалось в золотистой дымке заката. Знакомая с детства картина, но сейчас от нее исходило очарование волшебной обетованной земли. Все трое были под властью этих чар.

— Ну, Эдди, выкладывай, — сказал Алан. — Рассказывай, если можешь.

— Постараюсь, — ответил Эдди.

Он начал рассказ с того, как он, наконец, добрался домой и нашел свою телеграмму на полу. Слова ему давались нелегко, но Алан и Герберт поняли все, что он переживал.

— Вы не думайте, что я кого-нибудь обвиняю, — закончил свой рассказ Эдди. — Жену, и ту теперь не виню. Но я был, как бешеный. Это на меня находит, когда я немножко выпью. Пить, конечно, не следовало, но они меня затравили, все эти черти полосатые. Если так будет итти дальше, я прямо не знаю, что делать, сержант. Хоть в армию опять поступай. Я думал, что приехал домой, а попал неизвестно куда. У меня голова кругом идет. И я спрашиваю: они виноваты или я? Если я, то что мне делать? А если они, то что с ними со всеми случилось?

Все молчали. Герберт вопросительно смотрел на Алана. Эдди отвернулся, пряча свои распухшие кровоподтеки.

— Эдди, — ласково обратился к нему Алан, — можно у тебя спросить одну вещь?

— Все, что хочешь, дружище. Спрашивай, пожалуйста.

— Понимаешь, это касается тебя и твоей жены, — нерешительно пояснил Алан. — Предположим, что, кроме вас двоих, никто бы ничего не знал. То есть о том, как она себя вела. Ни один человек, только вы. Простил бы ты ее?

— Да, нельзя себя так вести, — задумчиво сказал Эдди. — Муж на фронте, а она… Это ведь просто нечестно. Правда, у нее на руках умер ребенок… И вообще… Как говорила жена Фреда Розберри, одно к одному…

— И в результате человек доходит до того, — закончил за него Алан, выбирая осторожные выражения, так как он говорил, в сущности, о самом себе, — что все для него трын-трава и на все ему наплевать. Все равно, как и когда он напьется.

— Я мог, конечно, отчитать ее, как полагается, а потом сказать: «Ладно, что было, то было. А теперь, кто старое помянет, тому глаз вон». Это я мог сделать, спору нет, — ответил Эдди.

— Если ты спросишь меня, что я думаю, Эдди, — тихо вмешался Герберт, — то, по-моему, ты этого и хочешь. Ведь, если на то пошло, ты уже раскаиваешься.

Эдди с минуту подумал.

— Может быть, ты и прав, Герберт, — согласился он наконец.

— Не может быть, а наверное, — поправил Алан.

— Я хочу поступать по совести, — сказал Эдди. — И если это по совести, я так и сделаю. Только из Кроуфилда нам надо убраться. Да и ну его к чорту, этот Кроуфилд! Но что тут со всеми с ними случилось, вот что вы объясните мне!

— Думаю, что объяснить не так трудно, — ответил Алан. — Ты приехал из армии. Там ты все время был среди людей, которые делали вместе с тобой одно дело, и суть этого дела была всем ясна. Так ведь? А здесь дело другое. Одно время и здесь люди были такие — после Дюнкерка, когда они боялись вторжения. Это чувство опасности объединяло их, а когда опасность миновала, они снова начали расползаться, и теперь опять каждый тянет в свою сторону, да еще, пожалуй, упорнее, чем раньше, именно потому, что им пришлось некоторое время держаться вместе. Они сейчас в общем такие же, как были до войны. А ты стал другим, и в этом вся штука. Ты думал найти здесь что-то и не нашел. А они хотят, чтобы ты угомонился, и на их языке это значит, что нечего рассчитывать на какие-либо перемены.