Троица. Будь больше самого себя - страница 23
– Семь раз?! – не удержался я (столько сотрясений ей поставили невропатологи).
– Нет, ну не семь… – она задумалась. – Больше, конечно. С госпитализацией что-то вроде того, да – семь, восемь, может быть…
Теперь внимание: представьте, что у вас есть кухонный шкаф над мойкой, вы забыли закрыть дверцу и в порыве гигиенического энтузиазма напоролись на неё головой. Причём не просто напоролись, а разбили свою единственную и ненаглядную голову так, что вас пришлось госпитализировать.
Какова вероятность, что вы столкнётесь с этим шкафом в лобовой атаке ещё раз? Думаю, она невелика. Но даже если это вдруг, по каким-то мистическим причинам, и произойдёт, то после этого вы, вероятно, демонтируете этот злосчастный шкаф – на всякий случай и от греха подальше (кстати, именно это я и посоветовал потом сделать матери моей пациентки).
А здесь – регулярно! Бац-бац-бац! И как минимум семь раз с сотрясениями мозга! Как вам?..
Мозг моей пациентки не производил чувства боли (хотя она и уверяла, что боль чувствует и не любит, когда ей больно). Но если бы боль была по-настоящему ощутимой, то она бы сыграла роль отрицательного подкрепления и возникли бы соответствующие – оборонительные условные рефлексы.
Девушка перестала бы прижигать себя сигаретой, шинковать свои руки острыми предметами и заблокировала бы уже, наконец, железобетонно это своё роковое движение головы, которое она мне и сейчас – на приёме – так лихо продемонстрировала.
Но нет… Она раз за разом решительно шагала на те же самые грабли.
Если бы всё это происходило в дикой природе, как вы думаете, долго бы животное с таким генетическим дефектом протянуло? Видимо, нет, что и позволяет нам говорить, что мы имеем дело с ослабленным (изменённым) индивидуальным инстинктом самосохранения.
Самая опасная вещь в психологии – это самоотчёты. К сожалению, всё, что мы можем сказать о себе, говорим мы сами, а это значит, что то, каковы мы, влияет на то, что мы говорим о себе. Короче говоря, это порочный круг самозаблуждений.
Поэтому, если вы спросите у человека, боится ли он, например, врачей и уколов, а он ответит вам, что «очень», да и в самом деле падает в обморок при виде таблички с надписью «процедурный кабинет», это ещё вовсе не значит, что у него низкий болевой порог.
Да, наш мозг – штука причудливая. Так, например, нейробиолог, профессор Нью-Йоркского университета Джозеф Леду в своё время проводил совместные исследования с Майклом Газзанига на расщеплённом мозге[12] и заметил следующую немаловажную деталь…
Оказалось, что если вы предъявляете некий эмоциональный стимул лишь правому полушарию мозга (допустим, видео играющих панд или хронику ампутации конечности), то левое полушарие сможет описать возникающие у человека чувства, но не сможет сказать, что именно человек видит.
То, что у нашего правого полушария, прямо скажем, с языком проблемы, нам уже хорошо известно как раз благодаря работам Газзанига. Но это важный нюанс: левое полушарие такого испытуемого, не зная об истинных причинах тревоги (или радости), способно осознавать эти чувства и даже как-то их себе объяснять.
Последующие исследования, проведённые в лаборатории Джозефа Леду, показали, что часть наших воспоминаний, действительно, фиксируется лишь в подкорковых областях – например, в так называемой амигдале (таламусе), а другие – в корковых структурах, вовлекающих височную долю, ответственную за речь и язык.
То есть о чём-то мы помним, но не осознаём этого, а о чём-то помним и на сознательном уровне, и потому можем об этих воспоминаниях рассказать. Для обозначения этих двух видов памяти учёные используют специальные понятия:
• процедурной памяти (памяти на действия, поведенческие шаблоны и эмоциональное значение стимулов)
• и памяти декларативной (памяти, которая не только хранит ваши воспоминания, но и позволяет вам обращаться к ней сознательно, целенаправленно).
Представьте себе: вы врач и у вас есть пациентка, страдающая тяжёлой формой амнезии. Каждый раз, когда вы заходите к ней в палату, вам приходится заново ей представляться, потому что она вас не помнит и не узнаёт.