Тропинин - страница 8

И в этих, как и в предыдущих работах бросается в глаза подход к изображению прежде всего с точки зрения сюжета и полное игнорирование стиля перерисовываемого произведения. Общие для всех рисунков приземистые пропорции фигур и несколько наивное стремление усилить и акцентировать выражения отдельных персонажей, изображая непомерно открытый рот, выпученные глаза, неестественно экспрессивные жесты, по-видимому, идут от лубочных картинок, которые, как мы знаем, были первыми оригиналами будущего художника. Итак, перед нами, по всей вероятности, работы семнадцати-двадцатилетнего Тропинина. И они позволяют утверждать, что Тропинин не имел какой-то исключительной одаренности, напротив — способности его были обычными, а художественный вкус не развит, так как среда, в которой он жил до середины 90-х годов, была далека от искусства.

Вместе с тем при встрече с профессиональным мастером стремление стать художником проявилось в «кондитерском ученике» еще сильнее, чем прежде, и приобрело вполне конкретные формы.

Мы не знаем, кто был первый учитель Тропинина. Крепостной или из иностранцев? Учился ли в Академии? Бывал ли за границей? Но тем не менее роль этого художника в жизни крепостного юноши была очень значительна. По всей вероятности, именно от него Тропинин узнал об Академии художеств и ее профессорах, с ним вместе, возможно, даже побывал там в праздничный день на выставке.

Трудное время переживал Петербург, когда туда приехал Тропинин. Екатерину II, умершую в 1796 году, сменил Павел I. Противоречивость натуры императора, истеричность и неуравновешенность его характера определяли тогда жизнь столицы. Каждый день приносил какое-либо новшество, заставляя испуганных дворян постоянно быть в напряженном ожидании. Так, например, в минуту гнева император уже готов был превратить Академию художеств в казармы, и только случай помешал ему исполнить свое намерение.

В своей культурной политике Павел отчасти поддерживал русских художников. Так, его главным портретистом стал Степан Семенович Щукин. И хотя портреты его кисти были далеки от явной лести императору, тот оказался способным оценить искусство художника, так отличное от манерной помпезности иных иностранцев, возвышаемых в прежнее время. В 1799 году Павел назначил вице-президентом Академии художеств архитектора Василия Ивановича Баженова, который до того был ее директором. Любопытна характеристика русского искусства, данная вице-президентом царю. Баженов писал: «Хотя появились прямые и великого духа российские художники, оказавшие свои дарования, но цену им не многие знали, и сии розы от терний зависти либо невежества заглохли»[10].

Пребывание Баженова на посту директора и вице-президента Академии весьма способствовало демократизации ее порядков. Примером этого может служить объявление, приложенное к «С.-Петербургским ведомостям» 2 марта 1798 года. В нем сообщается, что «Императорская Академия художеств, стараясь наиболее распространить пользу сего заведения», разрешает «всякого звания и лет молодым людям пользоваться ежедневно по утру с 9-ти до 12-ти, а по полудни от 5-и до 7-ми часов преподаваемым в оной учением в рисовании, как первым оного правилам, так и рисованию с древних статуй и с натуры, также архитектурных и разных украшений».

Здесь же объяснялось, что Академия художеств ставит своей целью «способствовать открытию способностей и дарований в молодых людях, которые бы своим искусством могли со временем приносить ощутительную пользу». Далее следует разъяснение, что «самым недостаточным даваться будет безденежно бумага и карандаш».

Объявление это, широко распространяемое Академией, могло стать известным Тропинину. В биографии его есть упоминание о том, что в Петербурге в свободное время он получал разрешение бывать у родственников. Возможно, что под этим предлогом Тропинин посещал Академию. А может быть, ученику кондитера удалось добиться разрешения рисовать в Академии в урочные часы.

В Историческом музее среди рисунков Тропинина из так называемой «Бахрушинской папки» есть два листа, на которых рукой Тропинина обозначен 1798 год, в то время как ранее считалось, что он был определен в Академию только в следующем, 1799 году.