Тропинки, пути, встречи - страница 8
Мечтая стать знаменитыми писателями, поэтами, художниками, мы объединились в какое — то литературное «братство», образовали свой маленький «клан».
Университетские науки нас не заинтересовали.
То было время реакции — 1907, 1908 гг. Мы авторитетно решили, что профессора Университета консервативны, безынтересны, учиться у них нечему.
Кружок наш состоял из юристов, филологов, естественников (был один только естественник среди нас). Слушать лекции почли «дурным тоном», но экзамены кое — как сдавали, знакомясь иногда с профессором только на экзамене.
Объединило юношей одно: все мы были опьянены, отравлены искусством. Еще не познав в те годы Г. Флобера, его романы, его жизнь, мы, подобно ему, ставили выше всего в жизни — литературу.
Мы думали, что писатели, поэты (пророки) помогут нам разрешить множество вопросов, тревоживших, волновавших, порой пугавших нас: смысл жизни, бессмыслица смерти, борьба с несправедливостью, с ужасающей эксплуатацией человека, мерзости социального неравенства, любовь к человеку, к народу и, конечно, любовь к женщине…
Литература, поэзия, музыка, театр — без этого, как давно порешили мы, жить и бороться (если мы хотим бороться) — нельзя — вот чуть сумбурный наш тогдашний Standard of life[60].
СТУДЕНЧЕСКИЕ ГОДЫ — КИЕВ 1907-10 ГГ
Мы были отравлены сладким целебным ядом литературы… C 1907–1908 г. (и так было до 1914 года — распада нашего клана) с нами рядом шел Гоголь… Как часто в разных ситуациях нашей тогдашней жизни цитировали мы друг другу из «Мертвых душ», из «Ревизора», порою подтрунивали: «ты, брат, совсем, как Хлестаков — с Пушкиным на одну ногу. Ну, что, брат, Пушкин?» или юнцу расхваставшемуся: «40.000 курьеров…» или констатировали «запах Петрушки», войдя в непроветренную комнату заспавшегося студента, или к[акой-]н[ибудь] кисейной курсистке: «Вы, как Анна Андреевна, мечтаете об амбрэ», или напоминали франту — студенту, любующемуся новыми ботинками: «ты совсем поручик из “Мертвых душ”, упивающийся всю неделю лихо стачанными каблуками сапог…»
«Нос», «Шинель», «Вий» и «Страшную месть» мы так любили перечитывать!
Годами звучали в нас и для нас «как арфа», «как кимвал, как цевница» Пушкин, Лермонтов…
И каждый из нас, мальчишек, был немного Печорин. Мы хорошо знали и часто говорили фразами из «Героя нашего времени» — друг другу, про себя или курсисткам, за которыми на манер Грушницкого — «волочились.»
И особенно часто: (говорю на память, как 40 лет назад) «Я спрашиваю себя, для чего я жил, для какой цели я родился? А ведь, верно, она существовала и было мне назначение высокое, ибо я чувствую в душе своей силы необъятные…»[61]
Помню, уже в Москве (1914 г. начало) пришел ко мне молодой поэт Тихон Чурилин в чрезвычайно возбужденном состоянии: в этот день вышел в свет прекрасно изданный издательством «Альционой» [sic] с литографиями художницы Гончаровой Н. сборник стихов его — «Весна после смерти…»[62]. Он обнял меня. Я улыбнулся и сказал: «Пришел Грушницкий и бросился мне на шею: он произведен в офицеры…»
Но вот в 1907-08 гг. самые разные издательства — сборники «Знания», и[здательст]во «Скорпион» и ряд других одарили нас К. Гамсу- ном — «Пан», «Голод», «Виктория», «Мистерии», «Роза», «Бенони»…[63] Может быть, отчасти потому, что автор (Гамсун тех лет), думалось нам, был беден, богемен, смел, оригинален — книги эти вскружили голову! Кто из нас чуточку не подражал тогда лейтенанту Глану, Нагелю! Один художник, член нашего клана, в течение года все ездил по небесам в призрачной лодке и удил серебряной удочкой, как Нагель («Мистерии»). Мы любили природу, бродяжничество по лесам, по горам, но Гамсун делал эту любовь каким — то суеверием, какой — то религией. Нам было так понятно, почему Глан поцеловал со слезами на глазах жалкую изломанную ветку, дружил с горным камнем («Пан»). Вся природа, как в стихе А. К. Толстого, была в объятиях наших[64].
Гамсун устами своего Нагеля ругнул Льва Толстого[65]. Озоруя, и мы, было, завторили Гамсуну — Нагелю. Но ненадолго! В 1909-10 гг. мы вновь не отрывали своих восхищенных взоров от сияющих факелов — страниц «Войны и Мира», «Анны Карениной», «Севастопольских рассказов», «Казаков»…