Трудная любовь - страница 3

— Мать! Мать! — наклонившись, она целовала бледные руки Полины Ерофеевны. — Мать! Мать! — Потом закричала радостно: — Янек, иди, сынок, это его мама!

У Полины Ерофеевны даже не было сил вырвать руки. Она только бессвязно спрашивала:

— Кто вы? Зачем? Что вы делаете?

Женщина выпрямилась и виновато улыбнулась сквозь слезы. Она была маленькая и стройная, как девушка. Голос ее дрожал от волнения.

— Простите. Я напугала вас! Простите! Я все объясню, все объясню! — И она опять позвала юношу. — Ян, ну что ты стоишь, иди сюда.

Юноша подошел, неловко поклонился. Чуть заметная судорога на мгновение искривила его детский пухлый рот.

Через несколько минут все трое уже сидели на скамейке возле могилы, и Ева тихо спрашивала:

— Вы хотели знать, кто я?

Полина Ерофеевна молча кивнула. Она не могла говорить. Последние мгновения, казалось, отняли у нее остатки сил.

— Дело в том, что я… Нет, ваш сын… Разрешите я расскажу все. Вы должны знать все. — Низкий приглушенный волнением голос Евы как-то не соответствовал ее хрупкому сложению. — Я чешка. Когда в Прагу пришли фашисты, мне исполнилось восемнадцать лет. Я была уже солисткой оперного театра и совершенно равнодушно отнеслась к новым порядкам.

Все бедствия проходили мимо меня. Мне по-прежнему разрешено было совершать гастрольные поездки. В одну из них я попала в этот городок и случайно познакомилась здесь с одним инженером. Он работал на военном заводе и часто приезжал сюда к матери. Мы полюбили друг друга и поженились. По настоянию мужа я решила год отдохнуть и переехала к свекрови. Мой Ян был честным чехом и не мог мириться с новыми порядками. Ссоры с немецким начальством приводили меня в ужас. Я умоляла его беречься, смирить себя ради нашего будущего ребенка. Он неизменно обещал, но никогда не исполнял обещанного.

Ева очень чисто говорила по-русски и только иногда замедляла речь, подбирая нужные слова.

— Осенью во время аварии на заводе муж отравился газами, и его вышвырнули оттуда, как выкидывают прохудившуюся посуду. У нас оставались кое-какие запасы, и мы жили.

Когда оккупанты перешли вашу границу, они снова вспомнили о моем Яне, его руки еще могли держать ружье…

— О! — почти шепотом воскликнула ока. — С того дня, как моего Яна взяли на фронт, я уже начала понимать, что такое новый порядок! Конечно, еще не все. Мы с матерью остались совсем без средств. Я, было, упала духом, не могла работать, но через неделю родился наш сын. Я стала жить для него. Мне опять казалось, что все еще будет хорошо, что муж вернется. — Поглядев любовно на сына, Ева сказала со сдержанной гордостью: — Он очень похож на отца! И я дала ему его имя.

Вскоре и здесь утвердилась оккупационная власть. Первый раз за всю свою жизнь мне пришлось самостоятельно позаботиться о куске хлеба. Комендатура, узнав, что я певица, предложила мне по вечерам петь для германских офицеров. Я согласилась. Каждую ночь я должна была кривляться перед ними в кабаке, должна была улыбаться их пошлым заигрываниям, должна была беспечно распевать неприличные шансонетки и слушать их гнусные намеки. Я понимала, какую низкую и жалкую роль играю, но ради своего мальчика я согласна была идти на все.

Вскоре умерла моя свекровь, и мы с Янеком остались совсем одни. Прошел еще год. Силы мои подтачивало постоянное недоедание и утомление. В конце концов я слегла от истощения. И нас приютила одна хорошая женщина. Стояли тревожные дни, близился фронт. Женщина решила пойти в горы, к знакомым гуцулам, чтоб достать хоть немного еды, но начались бои, и она не вернулась. Я кое-как перебралась в подвал дома. Помню, в маленькое оконце видела только отсвет пожаров. И слышна была стрельба. Стрельба и взрывы.

Ева болезненным движением закрыла уши руками, будто вновь услыхала то, о чем говорила. Синеватые веки прикрыли ее глаза, и резкие морщины протянулись от глаз к вискам. Ее голос стал совсем тихим и чуть хрипловатым.

— Дом наш стоял на перекрестке, где сейчас строят кинотеатр. С одной стороны улицы били фашисты, с другой — русские. Не знаю, как Янек сумел открыть тяжелую дверь, или она сама распахнулась от сотрясения, только он выполз на улицу и попал в полосу обстрела. Я услыхала его крик и вскочила, но тут же упала от слабости. А Янек все звал и звал меня. Я выла, как волчица, я царапала руками пол и ползала по нему. Внезапно стрельба усилилась и заглушила крик сына. Во мне все оборвалось.