Трудная полоса - страница 43

Странная нынче пришла весна. Распустило снега первым апрельским солнцем, а потом откуда ни возьмись опять налетели ветры, наползли низкие тучи, закружила метель — и люди скользили и падали на обледенелых, запорошенных тротуарах.

Марина ставила коляску за ветер, у самой стены их двенадцатиэтажного дома, и по часам, как полагается, выгуливала Кирюшку. Беспокоясь, по нескольку раз поднимала одеяло, заглядывала в сморщенное личико малыша, облегченно вздыхала. Все в порядке, спит, дышит... И сорочье щелканье ему не мешает.

— Эти сороки третий год пытаются тут гнездо построить. Первой весной его сразу снесло, едва ветры забродили,— рассказывала как-то соседка,— комья глины внизу валялись. А в прошлом году гнездо вместе с сорочатами разбилось. Пора бы понять — и другое место поискать. Птицы неразумные, что с них возьмешь...

Марина с тех пор все нет-нет, да поглядит на сорок. Видно, любят друг друга, как люди... И место не хотят менять, нравится им тут. Тополя вон какие огромные поднялись, рядком стоят, красота...

Домой, на пятый этаж, Марина поднимала Кирюшку осторожно, чтоб не разбудить. Пока не плачет, надо пеленки постирать, морковного сока сготовить, да и самой перекусить. Чаю со сгущенкой выпить, орехов погрызть, чтоб молоко не убывало... Все бегом да бегом... Разве приткнешься соснуть на минутку.

Разбудил звонок. Виктор? Вряд ли, он после работы в гараж — и до ночи там возится...

— Зойка! Вот здорово! Проходи!

— Я к тебе от всех наших. Держи яблоки! Да бери, бери, тебе надо!

Зоя, лучшая подружка, так же, как и Марина, водитель троллейбуса, забежала, шумная, веселая и — остолбенела.

— Ты чего, раздевайся!

Марина поглядела вокруг Зойкиными глазами — И вспомнила, как сама вошла впервые в этот дворец. Виктор ввел ее сюда, как в сказочный мир. Глаза ослепило сиянием полировки, блеском хрусталя и фарфора в серванте.

Зойка наконец скинула пальтишко, деловито пробежала по квартире. Оценила ящички и полочки, собственноручно сколоченные хозяином дома.

— Надо же! Я-то голову ломаю, чего это она меня в гости не зовет. А боится — сглажу. А я не глазливая. Счастье-то тебе привалило! Этакая квартира, машина... Муж на все руки мастер и зарабатывает неплохо... А авто хорошо ходит? Уж мы-то с тобой понимаем, что такое машина...

Они понимали, сами гоняли по молодости на мотоциклах. Зойка и теперь еще гоняет. Потому и в троллейбусный парк пошли работать, все-таки транспорт, как ни говори, ночью даже и скорость выжимать можно...

Зойка уважительно коснулась корешков книг:

— Читаешь? Ого-го!

— Не, некогда. Сцеживать вот замаялась. Комки образовались...

Зойка сразу переменилась, веселость пропала, она вымыла руки и сказала решительно:

— Ставь градусник да покажи комки-то... Я сейчас тебе заговорю...

— А ты умеешь? — недоверчиво пробормотала Марина.

— Бабка когда-то учила. Ну-ка, повторяй за мной. Задняя стенница, возьми мою грудницу...

Марина робко повторила.

— Еще сейчас вспомню... Во! Матушка вода проточная, как течешь — протекаешь, белый песочек с берегов смываешь, так смой, сполощи всю нечистоту и погань, уроки и переполохи с Марины...

Вытащила градусник, махнула рукой.

— К тридцати девяти лезет. Тут уж никакие заговоры не помогут. В поликлинику тебе надо, к хирургу...

— Может, так пройдет еще,— взмолилась Марина. Зойка поглядела на лицо подружки, по которому

потекли слезы, и зацокала языком:

— Эх ты! Нюни распустила! Мужик-то твой куда смотрит? Он хоть по дому-то что делает?

Она говорила и помогала Марине одеваться. Машина же, сама понимаешь...

— Машина не жена. Какая может быть машина, когда ребенок малый, жена едва ноги таскает... Подрастет богатырь, тогда и покатаетесь. Надевай пальто, да грудь потеплее закутай,

— Нет,— вдруг воспротивилась Марина,— Кирюшку купать надо, кормить.

— Проснется, покормлю сцеженным, ты не боись, в общаге я у всех молодых мамаш — главный специалист. Теорию знаю... Дуй в поликлинику.

Зойка сама застегнула ей пальто и выставила за дверь:

— За Кирюшку не беспокойся.

Решительность подруги — лекарство. Марина пошла, ничего не соображая, не замечая, что снег перестал валить, потеплело, и теперь под ногами — мягкое крошево. Просто очень трудно идти.