Трудно быть хорошим - страница 10

Смыв остатки мыльной пены и вытерев бритву, я потянулся за лосьоном и тут только заметил, что он тоже исчез. Это наверняка Боб взял его. Меня охватила злость, но тотчас отпустила. Со вздохом я подумал: да пусть берет себе этот чертов лосьон. Человек ведь ушел, не дождавшись получки, может быть, освежающий лосьон на лице даст ему почувствовать себя утром уверенней, по крайней мере, хоть на несколько минут, что уже неплохо.

Я медленно оделся и, когда завязывал шнурки, заметил знакомую светло-голубую бутылку в урне между шкафом и кроватью. Я достал ее. Она была пуста. Ясно, это Боб выпил ее.

Отшвырнув ее, как дохлую крысу, обратно в урну, я огляделся и будто впервые увидел унылую сумрачную комнату, в которой жил уже почти два месяца, увидел ее немилосердную бедность, убогую мебель, голые стены, линолеумный пол и маленькое окно, выходящее на кирпичную стену гаража, в котором, должно быть, еще стоит голубой «бьюик-седан» Хайнца. На верху шкафчика — пяток моих книг в мягком переплете: детективы, роман Стендаля, антология американского рассказа и стопка моих бумаг: тоненькая пачка писем из дома, альбом для зарисовок и общая тетрадь, куда я все собирался начать делать записи. Приготовлена она была уже давно, когда я еще собирался на Кубу. Вытащив из-под кровати рюкзак, я начал запихивать туда свои вещи.

Я снял комнату у одной старой дамы. Она жила в небольшом домике на окраине Сент-Питерсбурга. Это был тихий район с маленькими коттеджами и зелеными улицами, но его со всех сторон уже теснили гиганты из стекла и бетона с различными конторами, агентствами и филиалами банков.

Комната моя была крохотной, но светлой и чистой, находилась она позади кухни и имела отдельный вход и ванную. Я мог пользоваться и кухней, но мне было лучше есть в своей комнате. В доме царили строгие порядки, на которые я с готовностью согласился: никаких посетителей (под этим надо понимать женщин), не курить, не пить. Курить я как раз собирался бросить, а что касается выпивки, то и до того я пил лишь по большим праздникам. А теперь из-за Боба О’Нила и подавно. Относительно женщин можно было бы, учитывая мой предыдущий опыт, с таким же основанием требовать: никаких марсиан.

— Я христианка, — заявила мне моя хозяйка. — И это христианский дом.

Звали эту даму миссис Треуорджи. Была она в пол моего роста и вся розовая: розовые волосы, розовая кожа, розовые круги вокруг водянистых глаз.

— Я тоже христианин, — заверил я ее.

— Какой церкви?

Поколебавшись секунду, я выпалил:

— Методистской.

Она облегченно улыбнулась и объяснила, где находится ближайшая методистская церковь. Как оказалось, недалеко. Сама она была баптисткой, и поэтому ей приходилось вышагивать каждое воскресенье туда-обратно десять кварталов.

— Но служба у нас стоит того, — заверила она меня. — Хор наш намного лучше, чем у методистов.

— Вполне верю.

— Вот и пойдемте туда со мной как-нибудь в воскресенье.

— Постараюсь, — согласился я. — Но, наверное, я сначала все же схожу в методистскую. Я, сами понимаете, привык и все такое…

К чему я на самом деле привык по воскресеньям, так это спать до двенадцати, а еще раньше, когда мама меня заставляла ходить в церковь, то дремать во время мессы.

— Конечно, понимаю, — подтвердила миссис Треуорджи. Затем она попросила заплатить вперед за первый и последний месяцы. Всего восемьдесят долларов.

— У меня только шестьдесят восемь, — ответил я и признался, словно это было преступление, что ушел с работы из отеля «Когуин ки», вкратце описав ей тамошние условия, как смягчающие вину обстоятельства. «Там была очень нездоровая обстановка», — заключил я, опустив глаза долу, сидя в ее маленькой аккуратной гостиной, которая была забита громоздкой мебелью, и повсюду развешаны изображения Христа, то крупным планом, то общим, сидящим на камне с молитвой или взмывающим, как супермен, к небесам.

Миссис Треуорджи пристально на меня взглянула.

— У вас лицо честного человека, — произнесла она. — Уверена, вы сразу же найдете работу. Так что можете заплатить мне за первый месяц сорок долларов, потом дальше…

— О, благодарю вас, миссис Треуорджи. Благодарю. И поверьте, — воскликнул я, — найду работу завтра же!