Трудности перевода. Воспоминания - страница 21

бывшим заместителем Киссинджера в Совете национальной безопасности США Уильямом Хайлендом.

С Брокау установились неплохие отношения, и в ноябре он пригласил меня сделать что-то подобное в Париже на саммите лидеров европейских государств. Три ночи подряд (с учётом разницы во времени для вечерних новостей в США) мы забирались на крышу одного из домов в Париже с видом на Триумфальную арку (именно там была размещена студия) и в течение нескольких минут беседовали в прямом эфире.

Однако самым необычным по антуражу стало приглашение Брокау дать интервью с Красной площади. Возглавляемая Шеварднадзе делегация находилась в Японии, и ночью меня разбудил звонок из NBC. Я не мог отказать, тем более что делегация возвращалась в Москву. Это был самый «обидный» для меня перелёт в самолёте министра. Коллеги после трудного визита хорошо проводили время — немного выпили и даже затянули песню (последнего ни до, ни после не случалось), я же не мог участвовать во всём этом празднике жизни, свято соблюдая правило: перед работой — ни капли спиртного.

Прямо с самолёта приехал на вечернюю Красную площадь. Посреди неё к изумлению прохожих (тогда такие вещи в сердце Москвы ещё казались в диковинку) стояли два ящика. На них нам с Брокау и предстояло водрузиться. Готовилось не просто интервью, а разговор, в котором должен был участвовать и Хайленд, находившийся в Вашингтоне. Когда начался сюжет, пришлось проявить немалую креативность — Хайленда практически не было слышно. Однако из вашингтонской студии нас заверили, что всё прошло ОК. Можно ехать домой.

Масштабные советско-американские встречи проходили не только на высшем уровне, но и между министрами иностранных дел. И Шеварднадзе, и Бейкер, близкие к своим президентам, имели серьёзный международный авторитет и были «заведены на работу». Хотя смысл «процесса» состоял в совместном преодолении холодной войны, дипломатического соперничества это не отменяло.

Осенью 1990 года встреча двух министров в сопровождении больших делегаций состоялась в одном из национальных парков США на северо-западе страны в штате Вайоминг. Для того чтобы журналисты не слишком докучали, пресс-центр разместили в получасе езды от места переговоров. В обед и вечером меня отвозили к журналистам — проводить брифинг, в то время как американцы на свой брифинг выставляли целую «фалангу» экспертов. Мне моральную и практическую поддержку оказывал прибывший из Вашингтона пресс-атташе посольства Борис Малахов.

Главным испытанием стала организация итоговой пресс-конференции. Тогда совместные появления министров перед прессой ещё не вошли в практику. Поскольку в ходе своего последнего визита в Москву Бейкер проводил пресс-конференцию первым, мы исходили из того, что на этот раз первым должен быть Шеварднадзе (ведь он к тому же ещё и гость). Однако американцы первым поставили своего госсекретаря (дело происходило в субботу, и репортажи журналисты должны были отсылать в редакции раньше обычного). Пришлось провести малоприятный разговор на повышенных тонах с замгоссекретаря по СМИ Маргарет Татуайлер. В итоге она «сдалась», пригрозив, что, если наша пресс-конференция затянется более чем на 40 минут, то она её прервёт. То есть дружба дружбой, а пропаганда — врозь.

Время шло, и, несмотря на то, что работа была очень интересной, я не исключал возможности новой длительной загранкомандировки. Такие размышления стимулировало появление в семье второго ребёнка — в 1988 году родился сын Максим. И. С. Иванов как-то спросил меня: «Чуркин, сколько ты собираешься ещё работать в МИД?» Быстро прикинув разницу между своим возрастом и «пенсионной чертой», я сказал: «Двадцать два года». Но Игорь Сергеевич, конечно же, имел в виду не это. Он дал мне толстую книгу, где были изложены все вакансии в зарубежных точках на обозримую перспективу. Порывшись в гроссбухе, я выбрал должность старшего советника по разоружению в представительстве при ООН в Женеве.

Однако судьба распорядилась по-другому. Вскоре прошёл слух, что начальник Управления информации, споуксмен МИД Геннадий Герасимов отправляется послом в Португалию. Тарасенко дал мне понять, что на освобождавшемся месте могу оказаться я. Такого рода назначения требовали утверждения на Коллегии МИД. В один из дней, когда должна была состояться очередная коллегия, меня вызвал заместитель министра по кадрам Валентин Михайлович Никифоров. «Вы, наверное, слышали, — сказал он, — что предполагается ваше назначение на должность начальника Управления информации». Я признал, что действительно слышал. «Теперь о ранге, — продолжал Никифоров (это был интересный вопрос, я уже долгое время имел скромный ранг советника второго класса, как, впрочем, и коллега Шохин, с которым мы иногда обсуждали, что предпринять, чтобы продвинуться на следующую ступеньку — до советника первого класса). — Может быть, вам немного поработать в Управлении, — продолжал свою мысль Никифоров, — и тогда уже рассмотреть вопрос о ранге?» — «Побойтесь Бога, Валентин Михайлович», — развёл руками я. Никифоров кивнул, разговор на этом закончился.