Трудности перевода. Воспоминания - страница 25

Вместе с послом мы смотрели пресс-конференцию гэкачепистов. Нам обоим стало ясно, что дни существования Советского Союза сочтены. Эта пресс-конференция висела ещё одной тенью над МИД, ведь она проходила в нашем пресс-центре, вёл её его руководитель Гремитских. Конечно, он не был гэкачепистом, но по ходу пресс-конференции подал, вероятно, от волнения, пару реплик, которые можно было трактовать как активную позицию в пользу ГКЧП.

Когда я вернулся в Москву через несколько дней после провала путча, встала главная задача — спасать МИД и моего заместителя. Идею подал замминистра иностранных дел, курировавший наше управление, Владимир Фёдорович Петровский. По МИД был подписан соответствующий приказ, по телевидению объявили: «Руководителем пресс-центра МИД СССР назначен начальник Управления информации Чуркин». Введение такого «прямого управления» по сути ничего не меняло. Достойный дипломат и человек Гремитских продолжал спокойно трудиться на своём месте.

Не столь благополучно сложилась судьба нашего руководителя — Бессмертных отправили в отставку. На его место был назначен Борис Дмитриевич Панкин, журналист по образованию и многолетний главный редактор «Комсомольской правды», он оказался на дипломатической работе и лет девять провел послом в безмятежной Швеции. Когда Восточную Европу захлестнули революционные перемены, решили направить туда послами людей, имеющих опыт работы в демократических странах. Среди них оказался и Панкин, которого перевели в Чехословакию. На Коллегии МИД СССР под председательством Шеварднадзе, где обсуждался этот план, Панкин являл собой образец скромности. Но в МИД он влетел, как Чапаев на белом коне. На заседаниях коллегии и при любом другом удобном случае любил порассуждать о том, как он грудью бросился на амбразуру ГКЧП. Мидовцы воспринимали всё это скептически. Своё заявление, осуждающее ГКЧП, Панкин сделал вечером 20 августа, когда близкий конец заговорщиков стал очевидным. К тому же, говорили некоторые, он ничем не рисковал — при неблагоприятном развитии событий можно было остаться в «революционной» Чехословакии почитаемым политэмигрантом. На первом своём заседании коллегии Панкин после рассказа о своей борьбе с ГКЧП объявил, что Квицинский больше ему «помогать не будет», а его место (в качестве первого заместителя) займёт Петровский.

Для того чтобы обозначить новый старт, Панкин предложил всем членам Коллегии МИД СССР подать заявление об отставке, дав возможность ему сформировать новый состав главного совещательного органа министерства. Однако слишком радикальных изменений не последовало, и я оказался среди переназначенных в состав коллегии.

Ввиду краткости пребывания Панкина во главе МИД, о серьёзных особенностях внешнеполитической линии говорить не приходится. Визит в Израиль и восстановление дипотношений с этой страной, а также участие в Мадридской конференции, где Советский Союз вместе с Соединёнными Штатами стали во главе процесса ближневосточного урегулирования, являлись продолжением начинаний Бессмертных. Поездка в Нью-Йорк в сентябре на сессию Генассамблеи ООН была обрамлена протокольными заездами в Стокгольм и Прагу, где Панкин раньше посольствовал. Слабость Борис Дмитриевич питал к балтийскому сюжету. Когда Госсовет СССР 6 сентября признал независимость государств Балтии, министр попенял мне, якобы я не обеспечил дело таким образом, чтобы он первым объявил об этом решении (как это я должен был сделать, не зная, что такое решение вообще готовится, оставалось за кадром).

На одной из коллегий под председательством Панкина слово взял замминистра иностранных дел по хозяйственным делам Борис Николаевич Чаплин и скучным голосом начал говорить о том, что прибалты могут начать выдвигать нам претензии по поводу собственности за рубежом, которая принадлежала им до 1940 года, могут возникнуть конфликтные ситуации и т. д. В этой связи он предложил принять решение о передаче ряда объектов, находившихся в собственности союзного МИД, их бывшим владельцам. Речь шла, в частности, о так называемой «розовой вилле», представлявшей основную ценность на территории нашего представительства при отделении ООН в Женеве. Перед заседанием я прочитал очередное высказывание литовского руководителя Витаутаса Ландсбергиса о выдвижении Советскому Союзу многомиллиардных экономических претензий за «оккупацию» Литвы на протяжении пятидесяти лет. Взяв слово, я предложил не торопиться, а решать проблемы собственности в общем комплексе вопросов, с которыми нам наверняка придётся разбираться в отношениях с балтийскими соседями. В зале коллегии возникла неловкая тишина. После паузы Панкин сказал: «Ну что же, среди членов коллегии единства нет. Вопрос отложен». После заседания более опытные люди разъяснили мне, что выступление Чаплина было инициировано министром. Так что мой волюнтаризм вряд ли понравился новому руководителю.