Трудные годы советской биологии - страница 9

(аплодисменты)» (с. 40). По ходу доклада Лысенко недобрыми словами поминал И. И. Шмальгаузена, Н. К. Кольцова, Н. П. Дубинина, П. М. Жуковского, М. М. и Б. М. Завадовских, А. Р. Жебрака и некоторых других ученых.

Докладом Лысенко закончилось первое заседание сессии. Затем последовало восемь заседаний, где обсуждался доклад президента. На них 48 ораторов дали высокую, порой восторженную оценку положений, выдвинутых Лысенко, и с позиций мичуринской биологии громили современную генетику. Это был сбор лысенковской гвардии, но в ознаменование окончательного торжества передовой науки, конечно, следовало в программу включить выступления подлежащих посрамлению представителей вражеского лагеря. Действительно, возможность выступить на сессии была предоставлена восьми ученым, отважившимся отстаивать в более или менее прямой форме положения нормальной науки и критиковать доклад Лысенко. Это были Б. М. Завадовский, И. А. Рапопорт, С. И. Алиханян, И. М. Поляков, П. М. Жуковский, А. Р. Жебрак, И. И. Шмальгаузен и B.C. Немчинов. Все они подверглись жестокому осуждению как в докладе самого Лысенко, так и в последующих выступлениях мичуринцев. Особенно разнузданной критикой в адрес генетиков разразился завершивший прения главный идеолог лысенковского лагеря, новоиспеченный академик Презент.

На последнем, десятом, заседании с заключительным словом выступил Лысенко. Прежде чем начать свою речь, он сделал следующее заявление: «Меня в одной из записок спрашивают, каково отношение ЦК партии к моему докладу? Я отвечаю — ЦК партии рассмотрел мой доклад и одобрил его (бурные аплодисменты, переходящие в овацию. Все встают)» (с. 512). В этот же день 7 августа в газете «Правда» было помещено письмо заведующего Отделом науки ЦК ВКП(б) Ю. А. Жданова Сталину с покаянием за его выступление 10 мая с критикой Лысенко. Письмо заканчивалось словами:. «Считаю своим долгом заверить Вас, товарищ Сталин, и в Вашем лице ЦК ВКП(б), что я был и остаюсь страстным мичуринцем. Ошибки мои проистекают из того, что я недостаточно разобрался в истории вопроса, неправильно построил фронт борьбы за мичуринское учение. Все это из-за неопытности и незрелости. Делом исправлю ошибки».

Таким способом спор по основным вопросам биологии был решен. Мичуринская биология стала партийной платформой, и ее неприятие было уже опасным. Положение членов партии, стоящих в оппозиции к мичуринской биологии, было особенно трудным, так как отрицание лысенковских догм оказалось окончательно несовместимым с пребыванием в рядах ВКП(б). Положительный же ответ на традиционный вопрос анкет: «Состоял ли раньше в ВКП(б)?» наносил автору анкеты слишком большой ущерб. Поэтому неудивительно, что уже на последнем заседании сессии трое оппозиционеров — членов партии (Жуковский, Алиханян, Поляков) выступили с покаянными заявлениями. В дальнейшем отход биологов от нормальной науки и признание лысенковских догм стали массовыми. Среди отступивших были люди, участвовавшие в Великой Отечественной войне и проявлявшие на фронте стойкость и мужество. Однако храбрость на войне и в мирной жизни, видимо, качественно различны и не всегда сочетаются в одном человеке. Кроме того, человек, в отличие от кошки, существо сугубо кооперативное[3], он коллективно гораздо легче творит и добро и зло. Коллегиально совершенный проступок меньше отягощает совесть, как бы разделяя ответственность за него между всеми участниками.

Сложившуюся ситуацию ярко выражает заявление профессора А. Р. Жебрака, датированное 9 августа 1948 г. (т. е. через два дня после окончания сессии) и опубликованное в «Правде» от 15 августа. Жебрак, крупный исследователь, много работавший в области генетики и селекции пшениц классическими методами, в своем заявлении писал: «До тех пор, пока нашей партией признавались оба направления в советской генетике и споры между этими направлениями рассматривались как творческие дискуссии по теоретическим вопросам современной науки, помогающие в споре найти истину, я настойчиво отстаивал свои взгляды, которые по частным вопросам расходились со взглядами акад. Лысенко. Но теперь, после того как мне стало ясно, что основные положения мичуринского направления в советской генетике одобрены ЦК ВКП(б), то я, как член партии, не считаю для себя возможным оставаться на тех позициях, которые признаны ошибочными Центральным Комитетом нашей партии».