Тугие стежки на спине мертвеца - страница 3

А что я делал, когда сбросили Большую Бомбу?

Рад, что ты спросил, мистер Дневник, очень рад.

Был мой обычный день. Встал в шесть, посрал, ополоснулся и побрился. Позавтракал. Оделся. Завязал галстук. Последнее делал, помню, перед зеркалом в спальне, получалось не очень, да к тому же заметил, что плохо побрился. Пятно темных волос на подбородке было похоже на синяк.

Бросившись в ванную, чтобы это исправить, я раскрыл дверь и наткнулся на Рэй, голую, как в день появления на свет, вылезающую из ванной.

Она удивленно посмотрела на меня. Одна рука тут же закрыла груди, а вторая, как голубок, приземлилась на кустик рыжих волос, спрятав лобок.

Смущенный, я прикрыл с извинением дверь и пошел на работу небритый. Совершенно невинное происшествие. Случайность. Ничего сексуального. Но когда я о ней вспоминаю, то первым чаще всплывает именно этот ее образ. Наверное, тогда я впервые осознал, что моя крошка уже стала прекрасной женщиной.

Еще в этот день она впервые пошла в колледж и увидела, хоть и чуть-чуть, конец света.

И еще в этот день наш треугольник – Мэри, Рэй и я – распался.

Если первое, что я вспоминаю о Рэй – это как она была голой в ванной в тот день, то первое воспоминание о нашей семье – когда Рэй было шесть. Мы ходили в парк, где она каталась на карусели, качалась на качелях и моей спине («Хочу оседлать папку!») Мы скакали, пока у меня ноги не отваливались, и тогда останавливались у скамейки, где ждала Мэри. Я поворачивался к скамейке спиной, чтобы Мэри сняла Рэй, но перед этим она всегда обнимала нас сзади, крепко прижимая Рэй к моей спине, а руки Мэри касались моей груди.

Боже, если б я только мог описать ее руки. Они до сих пор прекрасны, спустя столько лет. Я чувствую их легкие касания, когда она шьет на моей спине. Они тонкие, гладкие, искусные. Очень мягкие, как брюшко кролика. И когда она так обнимала нас с Рэй, я думал: что бы ни случилось – мы втроем всегда выдержим и победим.

Но теперь наш треугольник разбит и вся геометрия ушла.

Так вот, в день, когда Рэй пошла в колледж и ее раздолбало в пыль темной мощью бомбы, Мэри отвезла меня на работу. Меня, Пола Мардера, большую шишку из Команды. Один из ярчайших и лучших молодых умов в индустрии. Вечно изучающий, улучшающий и усиливающий нашу ядерную силу, как мы часто шутили: «Мы заботимся о том, чтобы прислать вам самое лучшее».

Прибыв на КПП, я извлек пропуск, но показывать его было некому. За закрытыми цепью воротами бежали, крича и падая, перепуганные люди.

Я вылез из машины и бросился к воротам. Позвал знакомого, пробегавшего мимо. Он повернулся, в его глазах был дикий ужас, а на губах виднелась пена.

- Ракеты летят, - сказал он, а потом бросился прочь.

Я прыгнул в машину, оттолкнул Мэри от руля и нажал на газ. “Бьюик” влетел в забор, пробивая его насквозь. Машина развернулась, ударилась об угол дома и заглохла. Я схватил Мэри за руку, вытащил из машины, и мы бросились к огромным лифтам. Успели как раз вовремя. Другие еще бежали, когда двери закрылись, и лифт двинулся вниз. Я до сих пор помню эхо от стука их кулаков по металлу перед ударом бомбы. Было похоже на учащенное сердцебиение умирающего.

И лифт доставил нас в Подмирье, где мы и заперлись. Это был подземный город в пять километров высотой, служащий не только как гигантский офис и лаборатория, но и неуязвимое убежище. Там была еда, вода, медикаменты, кино, книги, словом, все. Достаточно, чтобы две тысячи человек продержались сотню лет. Из двух тысяч до него успело добраться дай бог одиннадцать сотен. Остальные не успели добежать с парковки или из других корпусов, или опоздали на работу, а может, отпросились по болезни.

Кто знает, может, им повезло. Могли умереть во сне. Или во время утреннего перепихона с супругой. А может, наслаждались последней чашкой кофе.

Потому что, понимаешь ли, мистер Дневник, Подмирье не было раем. Скоро самоубийства стали эпидемией. Я и сам о нем подумывал время от времени. Народ резал себе глотки, пил кислоту, ел таблетки. Было обычным делом выйти утром из своей комнаты и обнаружить людей, свисающих с труб и перекрытий, как спелые фрукты.