Туман Лондонистана - страница 17

Кухня была такой крохотной, что мы вдвоем в ней не помещались. Двухконфорочная плита и раковина у стены с висящим над ними небольшим нагревательным котлом. Слева холодильник, и на нем электрический чайник. Справа две полки: на одной хозяин дома явно пил утренний кофе, а на верхней стояло несколько тарелок, пара чашек и высокий железный стакан с торчащими из него приборами. Жилище конспиратора, готового в любой момент сняться с якоря, бросив накопившийся мещанский хлам.

Мустафа положил пакет с хлебом на свободную полку и достал из-под плиты сковородку.

— Мы можем говорить, — сказал он, зажигая газ.

Обстановка для серьезного разговора была не самой подходящей, но другой, возможно, и не будет.

— Наш общий друг сказал мне, что вы своего рода специалист по Чечне, — начал я.

— В том числе, — отозвался Мустафа. — Я не только там побывал.

Он вылил на сковородку какой-то густой томатный соус, посыпал его мукой, добавил воды и специй из трех баночек, мгновенно распространивших знойный запах Востока.

— А сам ты откуда?

Может, не стоит задавать парню личных вопросов? Но как по-другому его прощупать? Вдруг действительно подстава?

— Из Алжира, из Аннабы, — охотно сообщил Мустафа.

Я бывал там как-то проездом, это на побережье, ближе к тунисской границе. Рядом, в местечке, которое, как и во времена Рима, по-прежнему называется Гиппон, покоятся мощи блаженного Августина. Живший в церковной ограде старик-сторож открыл мне храм. В нем было подметено, но на скамьях уже осел тонкий серый слой пыли. Когда в этой церкви отслужили последнюю мессу? Похоже, десятилетия назад, еще при французах. Мощи святого, покрытые роскошным епископским одеянием, были защищены прозрачной ракой. Меня поразила рука под толстым стеклом: почерневший, местами отсутствующий пергамент кожи, обтягивающей костяшки пальцев. Я прислонился лбом к стеклу раки, неожиданно холодному, хотел что-то сказать про себя, но не нашел слов. Сторож — старый бербер в нейлоновой куртке, накинутой на рваную хламиду, — стоял в открытых дверях и с симпатией, даже ласково смотрел на меня. Похоже, посетителей здесь тоже не было уже много лет.

— Там рядом похоронен один из главных христианских святых, блаженный Августин, — сказал я Мустафе. Вот во сколько простых слов уместилось мое волнующее воспоминание.

— Я о нем даже не слыхал, — признался парень. Он теперь помешивал свою пахучую смесь на сковородке. Нет, все же такие блюда приятнее есть, чем вдыхать, пока их готовят. — Аннаба известна тем, что там русские построили единственный в Алжире металлургический комбинат. И еще своими жителями — у них у каждого свое кладбище.

— Это как?

— Я имею в виду, что они обид не прощают и преследуют своих врагов, пока не убьют. Ну, шутка такая.

— И про все алжирские города так шутят?

— Нет, только про Аннабу. Да, наверно, в этой шутке только доля шутки.

Изъясняется грамотно, явно не овец пас у себя дома. Непростой экземпляр. Обычно, когда говоришь с людьми, смотришь то на глаза, то на губы. С Мустафой это получалось плохо, все время сбиваешься. Я говорил уже: взгляд — умный, рот — глупый. Чему больше доверять?

— И как сейчас в Алжире? Поспокойнее?

Согласен, согласен: нелепо было с моей стороны спрашивать об этом у террориста.

— А мы не хотим, чтобы было спокойно, — Мустафа поднял на меня мгновенно потяжелевший взгляд. — У нас украли выборы. У нас военная диктатура. Вы бы в своей стране стали мириться с такими вещами?

Пошел, так иди до конца, сказал я себе.

— Наверное, нет. Но, чтобы наказать военных, я бы не стал убивать женщин и детей. Мирных жителей. И своих соотечественников.

Взгляд Мустафы тут же посветлел.

— Я тоже нет. Поэтому мы с вами и разговариваем.

3

Мустафа предложил мне разделить с ним немудреную, исключительно вегетарианскую трапезу. Почему бы и нет? Отношения с человеком переходят на другой уровень, когда ты преломил с ним хлеб.

Мы перебрались за стол в комнату. Парень поставил между нами сковородку с соусом, принес стоящую в холодильнике начатую банку оливок и хрустящий свежий багет. То, что я принял за томатную пасту, оказалось особо жгучей хариссой, арабским соусом из красного перца. Настолько жгучей, что Мустафа налил поверх немного оливкового масла, чтобы не прожгло насквозь пищевод. Но я тоже люблю острое. Мы макали хлеб в соус и запивали водой из-под крана. На самом деле, вкусно. Только у меня скоро пропал аппетит.