Турбулентность - страница 11
Овцеводческая ферма, что за нонсенс! Среди бескрайнего австралийского буша! Мыслимо ли его найти в этой пустыне?!
Но ведь он же был здесь, в Сиднее! Она видела его собственными глазами! Как одержимая она снова погрузилась в прессу в поисках чего-нибудь стоящего. Вот! «Мы ожидаем, что профессор Тейлор объявится в этот день в Сиднее и мы сможем взять у него интервью». Теперь понятно, почему он выглядел как затравленный заяц! Бедный парень! Не успел войти в город, как на него набросились журналисты. Ее передернуло…
В неспокойный сон буравчиком проникла мысль: «Слишком много для одного дня. Какой человек такое выдержит? Сжечь за собой все мосты и влюбиться в чужую страну! Встретить мужчину своей мечты и тут же его потерять! Мой бог, этого хватило бы не на день, а на три года жизни! Ладно, забудем. Завтра. Завтра все встанет на свои места и таинственный Теодор Тейлор исчезнет с горизонта!»
Выбитая из сна, Сабина еще повалялась в постели, а потом встала и пошла в душ. Пусть исчезнут эти ночные кошмары. Завтра, да, завтра она встанет в своем уме и забудет всех этих Теодоров Тейлоров!
Ледяной душ, обрушившийся на тело, не принес ожидаемого облегчения. Сабину не оставляло ощущение, что это он, Тео, касается ее кожи, ее рук, ее ног, ее… Вытираясь полотенцем перед зеркалом, она подумала, что в ней нет ничего, что могло бы возбудить мужчину. Сухая мальчишеская фигурка. Правда, груди чуть более выдающиеся и попочка покруче! Протяжный стон вырвался из ее груди. Хватит! Она не гейша! Пора спать! И, едва лишь сомкнув глаза, она увидела странный сон…
Они влетели на лошадях в узкий каньон между скалами — она на тонконогой гнедой кобыле, он на белом огнедышащем жеребце. Ущелье сужалось — чем дальше, тем больше. Отвесные скалы давили, и ей не хватало воздуха. В отчаянии она спрятала лицо в гриве лошади.
— Не бойся, любимая! — крикнул ей Теодор. — Мы пробьемся!
Сабина подняла голову, и — о чудо! — ущелье осталось далеко позади, а перед ними расстилалась зеленая долина. Предзакатное солнце клонилось к горизонту, заливая все небо пурпурным цветом.
— Давай! — подбодрил ее Теодор, пуская своего коня в галоп. — Дотянем до того леска!
Ей не оставалось ничего, как последовать за ним. С последним лучом солнца они доскакали до эвкалиптового леса у прозрачной реки. В раскидистых ветвях пели сотни зябликов, порхали волнистые попугайчики, у водопоя толпилось стадо кенгуру. На землю спустилась ночь, и птицы замолкли. На небе высыпали бесчисленные звезды. Их свет был песней в небесах. Это место было ее.
Теодор соскочил с коня, подошел к Сабине и распахнул свои объятия. Она соскользнула в них. Он долго в молчании смотрел на нее, а потом склонил голову. Когда его губы коснулись ее уст, в ней поднялась невыразимая радость. Она приоткрыла рот и покусала его нижнюю губу. Он тихо застонал и неожиданно отстранил ее от себя.
— Подожди, — сказал он глухим срывающимся голосом.
Он быстро подошел к своей лошади, вынул из седельной сумы покрывало и расстелил его у ног. Потом отступил на шаг и начал нетерпеливо раздеваться. Она стояла, боясь пошевелиться, и молча смотрела на него. Теодор сбросил мягкие сапоги светлой кожи, стянул джинсы, носки и черные спортивные трусы с голубой полосой — все это не отводя от нее взгляда. Потом на мужской манер снял через голову рубашку и теперь стоял перед ней, обнаженный, как Адам. Сабина протянула было руку, чтобы коснуться черных курчавых волосков на его груди, но что-то в его глазах остановило ее. Это был разгорающийся лесной пожар, и она поняла его взгляд. Поспешно и она выскользнула из своей одежды, представ перед ним Евой. Так стояли они друг против друга, и их глаза ласкали тела крепче и упоительнее, чем это сделали бы руки.
Наконец Теодор сделал шаг ей навстречу и следующим движением уже опрокинул ее на покрывало, и она была готова к любви. Он хотел целовать ее губы, гладить ее тело, но она решительно притянула его к себе, как если бы знала, что у них мало времени. Они любили друг друга бешено и неистово. Он исследовал ее глубины, а она открывалась ему. Ей уже хотелось последней близости, хотелось принять его всего в себя, как вдруг показалось, что он останавливается.