Турецкие военнопленные и гражданские пленные в России в 1914–1924 гг. - страница 5

Особую признательность автор считает необходимым выразить своим рецензентам — В. П. Казанцеву и А. Т. Сибгатуллиной, замечания и рекомендации которых позволили книге состояться.

От всего сердца автор благодарит своих самых терпеливых читателей и самых взыскательных критиков — маму и жену, а также родных и близких, много способствовавших написанию этой книги и, в особенности Е. В. Локтионову, Ю. И. Локтионова, А. С. Писареву и О. В. Савченко.

Комплексный анализ документов Совета Министров России, военного и морского ведомств, а равно МИД и МВД, исполненных как в годы, предшествующие Первой мировой войне, так и на ее начальном этапе, позволяет утверждать, что организационно-правовые основы отечественной системы военного и гражданского плена, по сути своей, оформились уже к середине осени 1914 г. Во всяком случае, к указанному сроку Российская империя располагала (пусть даже с известными оговорками) достаточно целостной концепцией плена, которая соответствовала действующей международной практике и собственному опыту, приобретенному в годы войны с Турцией (1877–1878 гг.) и Японией (1904–1905 гг.); апробированными планами эвакуации и интернирования пленных противника, а также главнейшими элементами необходимой инфраструктуры.

Помимо того, страна являлась участницей всех важнейших международных договоров, так или иначе регламентирующих правовое положение иностранных подданных в период военных действий, и приняла в их развитие ряд актов национального законодательства, как-то: Высочайший указ от 28 июля 1914 г. «О правилах, коими Россия будет руководствоваться во время войны 1914 года», «Положение о военнопленных» от 7 октября 1914 г.; «Правила о порядке предоставления военнопленных для исполнения казенных и общественных работ в распоряжение заинтересованных ведомств» от 7 октября 1914 г.; «Правила о допущении военнопленных на работы по постройке железных дорог частными обществами» от 10 октября 1914 г. и др.[4]

С учетом приведенных обстоятельств, вступление в глобальный конфликт Турции (20 октября 1914 г.) не оказало (да и вряд ли могло оказать) на названые основы сколько-нибудь принципиального влияния. В сущности, об этом сразу же заявил и Совмин, постановивший уже 21 октября 1914 г., что «со дня возникновения военных действий против Оттоманской империи к подданным этой державы применяются в полном объеме все установленные до сего времени и могущие быть впредь установленными ограничительные в отношении к германским, австрийским и венгерским подданным меры»[5].

Пожалуй, одним из немногих учреждений, предпринявшим попытку хоть как-то учесть международно-правовую специфику нового противника, стала Юрисконсультская часть МИД. Во всяком случае, 25 октября 1914 г. ее глава, ссылаясь на то, что Турция не ратифицировала VI Гаагскую конвенцию от 18 октября 1907 г. «О положении неприятельских торговых судов при начале военных действий», поставил вопрос о возможности «с точки зрения договорной, отказаться в отношении к ней от применения сего акта». Однако данное предложение осталось даже не рассмотренным, и экипажи 43 малых фелюг под турецким флагом, застигнутых войной в портах Кавказа, стали первыми османскими пленниками России. (Возможно, в этом проявилось некоторое раздражение Петрограда тем фактом, что к моменту объявления войны в русских портах не оказалось паровых или хотя бы крупных парусных турецких судов, тогда как в Стамбуле были задержаны сразу два парохода Русского общества пароходства и торговли (РОПиТ) — «Королева Ольга» и «Великий Князь Александр»)[6].

Дальнейший анализ перечисленных документов позволяет также утверждать, что вступление Турции в войну не изменило порядка структуризации отечественной системы военного и гражданского плена и не расширило ее понятийного аппарата. И хотя перечень, приведенный в Таблице 1, составлен применительно к туркам, достаточно очевидно, что он без особого труда может быть адаптирован и к германским, и к австро-венгерским подданным.