Турнир - страница 16

стр.

Саске…

Где он, что с ним? Кто посмел причинить ему боль?

Второй раз меня накрывает, когда я воссоздаю перед внутренним взором его глаза – непроглядно-черные, родные до боли, огненные и серьезные. Глаза человека, который знает о том, что по его душу могут явиться в любой момент. Готового к любому исходу.

Знал, да? Сволочь, всё прекрасно знал…

- Что с ним? – снова спрашивает скрипучий голос со стороны. Выжимаю из себя последние силы, пытаясь вслушаться в разговор:

- Похоже на сердечный приступ, но он еще в сознании. Пульс надорванный. Поспеши.

Мягкие, уверенные нотки. Ни удивления, ни страха, ни замешательства.

- Твое задание, насколько я знаю, состояло не в том, чтобы помогать.

- Это мое дело. Будь добр, занимайся своим, - почти приветливые краски накладываются на властный и снисходительный фон. Боль на мгновение отступает, и я тут же цепляюсь за эту краткую секунду, чтобы открыть глаза…

Черты лица слишком плавные, почти женственные. Длинные каштановые волосы перекинуты на одно плечо, белая рубашка застегнута на большую часть пуговиц, серьезные карие глаза с пушистыми ресницами смотрят куда-то поверх сидений – на дорогу. Прищурившись, замечаю маленькую серебристую серьгу в нижней губе.

Этот человек мне совершенно точно не знаком. По какой-то причине он помог незнакомому человеку в опасной ситуации, усадил в личную машину и теперь поддерживает за шею, не давая упасть. Ладонь едва-едва теплая, кажется, будто и не греется совсем.

- Кто ты?..

Мой неуверенный голос привлекает его внимание. Выражение внимательных карих глаз почти не меняется. И ответа нет.

- Его зовут Хаку, - ехидно отвечает голос водителя. – А остальное лучше не знать. Мы приехали.

Хаку сперва помогает мне выбраться из машины, затем устоять на ногах. Почему?

Едва возникшее любопытство резко сменяет новый приступ ужаса. Из-за этой чертовой слабости я не смогу увидеть Саске. Не смогу узнать, что с ним…

А следующей волны боли оказывается достаточно, чтобы полностью выбить из меня сознание.

***

На этот раз беспамятство ужасающе глубокое. Тишина бесконечная и голоса людей звучат не за дверью, в тесноте больничных коридоров, а в ином мире, на дне самого глубокого колодца. Едва успев почувствовать, что ежик уснул, а сердце, едва очухавшись, толкает кровь в привычно-правильном ритме, предпринимаю попытку вырваться из тьмы.

Странное ощущение. Словно стоит сделать одно неверное движение, и мне обеспечены падение вниз, сломанная шея, перекореженное тело… Под грудной клеткой стайкой снуют тонкие маленькие лезвия. Хрупкая надежда устало хрустит под ботинком реальности – естественно, я под лекарствами, все это затишье временно. Но…

- Я в больнице с Узумаки. Не вижу смысла делать это сейчас.

Тишина подталкивает меня в спину, силой выталкивая из глубокой бездны – двигайся, иди, сражайся же! Ты за этим вернулся, не так ли?!

- Можете разобраться с этим на месте, Данзо-сама.

Вот оно. Спасибо, Хаку, этого мне хватит.

- Черт…

Писк аппаратуры набирает скорость и почти сразу выравнивается под давлением чудовищного усилия воли. Разлепив веки, замечаю юношу прямо напротив моей постели. В медицинском халате, спокойного, собранного, совсем как там, в машине. Наши взгляды цепляются друг за друга почти отчаянно, но без страха или удивления.

- Позже, - Хаку небрежно завершает разговор.

Вот так запросто сбрасывает Данзо?..

- Думал, что ты очнешься через пару дней.

- Какого?..

- Не думай, что я сделал это ради тебя.

Внутри все пугливо сжимается. Снова.

Конан произносила те же слова, но сейчас они звучат в разы весомее. Могла ли девушка-стриптизерша неизящно копировать мысль, подачу и взгляд этого человека – на вид молодого мальчишки, по ощущениям – столетнего старца?..

Длинные волосы Хаку все так же лежат на плече, поза расслабленная и при этом очень… правильная. В нем есть что-то, чего не было ни в одном человеке из всех, кого я когда-либо знал.

- Тогда зачем?

- Я здесь, чтобы довести до конца одно дело. Обстоятельства изменились. Ты можешь умереть, а это нам не нужно.

- Нам?

- Мне.

Уголки губ Хаку едва заметно дергаются, но сразу же возвращаются в прежнее положение. И выражение лица кажется непрошибаемо равнодушным.