Тутанхамон. Книга теней - страница 4

Жилище жертвы, которое располагалось на нижнем этаже, выходя непосредственно во двор, было полностью лишено характерных черт, словно какой-нибудь склад. Здесь почти не было вещей, которые говорили бы о короткой жизни мальчика, если не считать нескольких папирусных свитков и погремушки. Простой деревянный табурет был поставлен в тени у дверного проема, откуда он мог наблюдать за кипящей на улице жизнью — и через который его убийца мог под покровом темноты с легкостью проникнуть в дом. Его костыли стояли, прислоненные к стенке возле кровати. Глиняный пол был чисто выметен; не было никаких следов сандалий убийцы.

Судя по виду и расположению дома, родители мальчика принадлежали к низшему чиновничьему классу, и очевидно, они держали сына вдали от критических и суеверных взглядов окружающего мира, ибо некоторые верят, что подобные немощи говорят о покинутости и отверженности богами, в то время как другие считают, что это знак божественной милости. Хети потом допросит слуг и возьмет показания у членов семьи. Но я уже сейчас знал, что он вернется ни с чем, поскольку этот убийца никогда не позволит себе совершить какую-нибудь обыденную ошибку. У него слишком сильное воображение, слишком тонкое чувство стиля.

Я сидел в молчании, размышляя о странной головоломке, разложенной передо мной на постели, заинтригованный и сбитый с толку намеренной необычностью этого действия. То, что убийца сделал с мальчиком, несомненно, было указанием на нечто другое: некая идея или комментарий, написанный на теле. Была ли проявленная убийцей жестокость демонстрацией силы? Или, может быть, это проявление презрения к несовершенствам плоти и крови, указывающее на глубинную жажду высшего совершенства? Или же — еще более интересная мысль — может, скрытой подоплекой было возможное сходство мальчика с царем, с его недугами (хотя мне не следовало забывать, что это всего лишь слухи)? Почему лицо жертвы разрисовано как у Осириса, бога теней? Почему у него вынуты глаза? И почему, как это ни странно, все это напомнило мне о старом ритуале, когда наши предки, дабы проклясть своих врагов, сперва разбивали глиняные таблички, на которых были написаны их имена и титулы, а затем казнили и погребали их без головы и вверх ногами? Здесь присутствовали изощренность, ум и многозначительность. Это было почти письмо — настолько все было отчетливо. Только вот оно было на языке, который я пока не мог расшифровать.

А потом я кое-что заметил. Шею охватывала спрятанная под одеждой полоска исключительно тонкого холста, на котором превосходными чернилами были нанесены иероглифы. Я поднял лампу повыше. Это было охранительное заклинание, предназначенное специально для усопших на время их ночного странствия по Иному миру в Солнечной ладье. Оно завершалось словами: «Этим заклинанием, о Ра, твое тело будет сохранено вечно».

Не двигаясь, я сидел, разглядывая этот редкостный предмет, пока у входа в комнату мальчика не послышался сдержанный кашель Хети. Я спрятал полоску холста в своих одеждах. Я покажу ее своему старому другу Нахту, человеку благородному и по состоянию, и по характеру, который весьма сведущ во всем, что касается тайного знания и заклинаний, равно как и в очень многом другом.

— Члены семьи готовы встретиться с тобой, — сказал Хети.

Они ожидали в боковой комнате, освещенной парой свечей. Мать покачивалась и тихо причитала в своем горе, ее муж с непонимающим видом молча сидел рядом. Я подошел к ним и принес свои бесполезные соболезнования. Следуя моему незаметному кивку, отец мальчика вышел со мной в маленький дворик. Мы присели на скамейку.

— Мое имя Рахотеп. Я — главный сыщик фиванского подразделения Меджаи. Мой помощник Хети потом поговорит с вами более детально. Боюсь, это необходимо, даже в такой момент, как сейчас. А пока скажите мне: вы не слышали или не заметили прошлой ночью чего-нибудь необычного?

Отец мальчика покачал головой.

— Ничего. Мы не держим ночного сторожа, потому что нас тут все знают и наш дом небогат. Мы простые люди. Мы с женой спим наверху, там попрохладнее, но наш сын ночует здесь, на нижнем этаже. Так ему было гораздо проще, если он хотел подвигаться. К тому же он любил глядеть на улицу — для него это был единственный способ увидеть жизнь города. Если ночью мы были ему зачем-то нужны, он нас звал… — Он помолчал, словно прислушиваясь к окружающей тишине в надежде услышать голос своего мертвого сына. — Кем нужно быть, чтобы сотворить подобное с таким любящим, простодушным мальчиком?